Восставшие захватили центр Дублина и выпустили «Прокламацию о создании Ирландской Республики». Английские власти с ними не церемонились. Чтоб бунт не перекинулся на всю страну, двадцать тысяч британских военных взяли город в осаду, но неожиданно для них восставшие оказали яростное сопротивление. Тогда, ничтоже сумняшеся, – с трудом выговорила царица трудное для неё словосочетание, – власти подтянули артиллерию и корабли, без промедления приказав открыть огонь. Главной мишенью для командования являлся почтамт, где укрылось большинство инсургентов. В результате обстрела разрушили прилегающий квартал, погубив при этом тысячи мирных жителей… И плевал Жоржи на общественное мнение с высокой колокольни… Вернее, с башни замка Тауэр. Главное – власти быстро подавили мятеж, не дав повстанцам раскачать обстановку в стране и тем паче, сменить власть. И никто не посмел написать в газетах, что английский король: «Жоржи кровавый». Он по-прежнему душка, главный демократ и добрый человек… Подданные любят сильных правителей. А коли не любят, так молчат, высказывая своё недовольство лишь на кухнях во время ужина.
– Я не английский король, а царь-батюшка, – поднявшись, взял жену за руки Николай. – Вслушайся: «БАТЮШКА». И не имею права отдать приказ флоту войти в Неву и открыть огонь по почтамту, ежели вдруг его займут революционеры, потому как могут погибнуть безвинные люди… Давай на время забудем политику, и как в молодости, посетим Манеж, где устроили Новогоднюю ёлку для нижних чинов.
– Ага! – словно простая баба воскликнула императрица. – Затем попойка с гусарскими офицерами и в балет… К Матильде…
«Было бы неплохо тряхнуть стариной», – улыбнулся царь и, сделав вид, что обиделся, пафосно воскликнул:
– Ну какая, к чёрту, Матильда!?
Образованное общество уже давно не называло государя «царь-батюшка», и мечтало списать самодержца в утиль, пауками плетя вокруг трона бесчисленные интриги.
Интриги… Интриги… Интриги…
Князь Георгий Евгеньевич Львов, толстовец по убеждениям и высокоградусный масон по призванию, намеченный «культурным» обществом ещё в прошлом году председателем правительства общественного доверия, что считалось ими по значимости много выше какого-то там тривиального императора, с огромной завистью относился к успехам Гучкова на поприще «Прогрессивного блока» и председателя Центрально военно-промышленного комитета.
Нервы князя нестерпимо свербели от зуда честолюбия, ибо он узнал от верных людей, что Александр Иванович со товарищи из Блока и Комитета, ориентируются на брата царя – Михаила Александровича, дабы поставить его регентом к царевичу Алексею, а то и вовсе возвести на Российский Престол.
Сам Львов сделал ставку на великого князя Николая Николаевича.
Благодушно попеняв при встрече Гучкову на нарушение «этических норм инсургента», и корча из себя наивного бесхитростного человека, простодушно при этом хихикая и потирая мясистый утиный нос, тонко намекнул миллионщику, что на престоле приятнее бы смотрелся «Николай Третий», а именно, великий князь Николай Николаевич: «А ещё приятнее там бы смотрелся Я».
– Колька-длинный? Да он дурак, – совсем распоясался Гучков, пренебрежительно, как на клиента дома умалишённых, глянув на бормочущего, по его мнению, всякую ерунду, князя.
Но выходец из московской купеческой семьи, прадед коего был дворовый человек, может даже у князей Львовых, купился простоватым видом оппонента, не раскусив, что князь хитёр – палец в рот не клади, и умеет добиваться того, к чему стремится. Георгий Евгеньевич быстро придумал свой вариант возведения на престол, после свержения законного монарха, его длинного двоюродного дядюшку.
