Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи - страница 13



Но, повсеместно насаждая бритье бород, только ли на Европу ориентировался Петр? Было ли ему известно, что восточные славяне до принятия христианства также брили бороду и усы – открытое лицо почиталось тогда ими признаком знатности. Сознавал ли Петр эту свою преемственность с язычниками-русичами? Можно сказать определенно – отец Петра, царь Алексей Михайлович, осознавал языческую природу брадобрития, причем именно на русской почве: в одной из грамот царя бритье бород ставилось им в один ряд с кликаньем Коляды, Усеня и Плуга, распеванием «бесовских» песен, скоморошеством и другими языческими действами. Однако какие-либо высказывания Петра по этому поводу не были слышны.

Если говорить о том, как непосредственно воспринимал это Петр I, то борода ассоциировалась у него с ненавидимыми им стрельцами (чуть было не лишившими его жизни), а позднее с «опасным» окружением царевича Алексея. (Петру I приписывают слова: «Когда б не монахиня, не монах и не Кикин, Алексей бы не дерзнул на такое зло неслыханное. Ой, бородачи, многому злу корень – старцы да попы. Отец мой имел дело с одним бородачом (патриархом Никоном. – Л. Б.), а я с тысячами».

Петр I прекрасно понимал, что предметы внешние действуют на внутреннее «благообразие» человека. А русский человек держался за бороду обеими руками, как будто она приросла у него к сердцу. Ведь в течение многих веков россияне видели в бороде признак достоинства мужчины, мерило своего православия, а также символ собственного церковного превосходства над «люторами» и прочими еретиками. В «еретических» же странах Запада, отмечал в своем очерке «Бороды и варвары» современный британский аналитик Сирил Норкот Паркинсон, гладко выбритое лицо всегда соотносилось с периодами расцвета; борода же появлялась во времена упадка и неопределенности. Она была тем покровом, под которым скрывают колебания и сомнения; а их в период 1650–1850 годов было довольно мало. Поэтому в западноевропейском обществе укоренились вполне определенные взгляды, в корне отличные от взглядов московских староверов: «Борода заменяла мудрость, опыт, аргументацию, открытость. Людей в возрасте она наделяла престижем, который не подкрепляется ни достижениями, ни интеллектом. Она могла служить – и служила – прикрытием для всего показного, напыщенного, лживого, невежественного».

Такое критическое восприятие бороды было органически чуждо ее русским ревнителям. Впрочем, не только русским: Георгий, митрополит Киевский, повторял: «Стязание с Латиной [католиками]… бреют брады свои бритвой, что отступлением является от Закона Моисеева и Евангельского». И действительно, согласно Торе, острижение бороды мужчины – позор. В книге «Левит» (гл. 19, ст. 27) читаем: «Не порти края бороды своей». Известно также, что бороду носили Иисус Христос и апостолы, о чем говорил в своих евангельских беседах св. Иоанн Златоуст.

О необходимости бороды свидетельствовало и правило византийского богослова Никиты Скифита «О пострижении брады». И в постановлениях Стоглавого Собора 1551 года указано: «Творящий брадобритие ненавидим от Бога, создавшего нас по образу Своему. Аще кто бороду бреет и преставится тако – не достоит над ним пети, ни просфоры, ни свечи по нем в церковь приносити, с неверными да причтется». В Соборном Изложении прадеда Петра I, патриарха Филарета (Романова), в книге «Большой Требник» находим проклятие брадобрития как «псовидного безобразия». Считалось также, что безбородость способствует содомскому греху.