Дешан - страница 3

И на всякий случай ему дали стакан водки и пару тумаков, после чего Семён крепко заснул.

Проснулся он, когда во дворе уже убрали столы и скамейки. Пелагея сидела в той же позе, что и несколько часов назад.

– Прощай, Пелагея Фёдоровна, – сказал Хмурый. – Поеду я к себе до хаты.

Та очнулась, словно из забытья. Провела ладонью по лбу.

– Куда ты на ночь-то глядя? Оставайся уж.

– Не. Поеду. Да и лошадь моя за день в телеге застоялась. Поеду.

– Как знаешь, Семён, – и Пелагея снова уставилась в одну, только ей известную точку.

Семён вышел за калитку и прыгнул в телегу. Было заснувшая лошадь, встрепенулась, но осуждающе глянула на хозяина: мол, куда ты, пьянь, собрался на ночь глядя? Но Хмурый тряхнул поводьями.

– Н-но-о! Кляча доморощенная!

Телега заскрипела, затрещала, словно грозила развалиться, но всё же поехала.

«Надо бы подремонтировать телегу, – подумал Семён, но мысли перенеслись на другое. – Вот ведь как бывает. Сколько мы с Дешкой по Волге хаживали, сколько барж перетаскали. Воли хлебнули и в кутузках сидели, и битыми были, и других били. А уж силищи у Дешки – на десятерых хватит: а вот тебе – перепил чуток и теперь во сырой земле».

Совсем взгрустнулось Семёну. Прослезился пьяными слезами. Потом вдруг тряхнул головой.

– Да что это я? Баба чо ль? – в полный голос заговорил он. – Вспомни, Дешан, как бывалыча в одной упряжке как рявкнем все разом: «Эх, дубинушка, ухнем! Ой, лесовая сама пойдёт. Тянем-потянем, да ухнем!».

Его пьяный голос сразу разогнал тишину.

Луна замедлила свой бег и присела отдохнуть на тополя, что росли вдоль кладбища, мимо которого шла дорога в Шатрашаны. Семён направил свою клячу по ней…

Дешан очнулся от духоты. Перед глазами крутились красные круги. Ничего не видать. А в голове бухали тяжелые молоты. Сердце стучало перебоями. Руки и ноги – словно чужие.

Василий Павлович сильно, как только смог, зажмурился, напрягся всем телом и попробовал сбросить сковавшее его оцепенение. Но из этого ничего не получилось – его по-прежнему окружала кромешная темнота.

«Ослеп, что ли?» – подумал он.

Попробовал подняться, но тут под локтями что-то захрустело, а голова уперлась в твердое.

– Что за чертовщина! – выругался Дешан.

Голос прозвучал как-то глухо, будто в бочке.

– Пелагея! Зажги-ка лампаду, не видать ничего!

Но звук отдавался совсем рядом, как будто ему не было простора. Да и дышать становилось всё труднее.

– Пелагея! Кому говорю: зажги лампаду и окна открой. Оглохла, что ли? Задохнусь право!

Руки самопроизвольно начали обшаривать всё вокруг, но всюду натыкались на доски. А по бокам всё время что-то хрустело и хрустело. Пощупал – бумажное. Лепестки какие-то.

«Ба-а! Да это же венок! – дошло до него. – Господи! Живьём, чо ль, схоронили?».

Снова ощупал руками всё вокруг. Сомнений больше не оставалось: он лежал в самом настоящем гробу.

Лёгким уже не хватало воздуха, грудь судорожно вздымалась, всё тело покрылось липкой испариной. И тут Дешан понял, что это не розыгрыш, что его на самом деле по какой-то случайной ошибке заживо похоронили.

– Ну, нет, – прохрипел погребённый и с трудом перевернулся в гробу на живот. Долго прилаживал руки к днищу. Как смог, согнул ноги в коленях. Спиной уперся в крышку и что есть мочи рванулся вверх.

– И-ах!

Доски заскрипели, гвозди с визгом, нехотя, начали вылазить.

– И-ах!

Холмик на могиле заходил ходуном. Ещё не улежавшийся суглинок шуршал и осыпался к соседним крестам. Страшное зрелище наблюдала сверху лишь луна.