– Твоему отцу безумно нравилась Грузия, хотя он и родился в Армении. Но когда Союз развалился, то все резко изменилось. Шиван и в Армении после этого долго не жил, сразу перебрался с вами в Москву. Твоя мать очень этого не хотела, но она не могла пойти против воли мужа, да и сама видела, какая разруха вокруг началась.
– Не знал, что она не хотела уезжать. – Ари почувствовал, как в нем в очередной раз разгорается злость на отца.
– Она была теплолюбивым цветком. – Хато взяла в руки картонную коробку и вытащила из нее свадебную фотографию родителей Ари. Точно такая же лежала у них в московской квартире. – Посмотри, какая она была красавица! Жаль, такая молодая ушла.
На фотографии Тара не улыбалась, но ее глаза были полны жизни. Они словно вглядывались в будущее, которое должно было быть ярким, но оказалось для нее тусклым и коротким. Тяжелые кудри матери были убраны под белую шляпу, окаймленную по краям цветами. В руках у нее был букет из алых гвоздик на длинных стеблях. Рядом с ней стоял Шиван. Его лицо было серьезным, словно он готовился сдать важный экзамен. Под пиджаком виднелись надетые крест-накрест красная и зеленая ленты. Их надевают до сих пор – Ари вспомнил, что видел такие ленты на свадьбе у двоюродной сестры.
– Хороший был день, – продолжала Хато, улыбаясь собственным воспоминаниям. – Сначала мы поехали за невестой в Ереван. Раньше же все делали две свадьбы: одну в доме невесты, затем вторую у жениха. Сейчас, конечно, такое себе мало кто может позволить. Когда забрали твою маму, я ее увидела впервые. До того даже не знала, кого наш Шиван выбрал, мы хоть и двоюродные брат с сестрой, да только он всегда такой тихий и скрытный был, лишнего слова никому не скажет. Увидела я, значит, ее и обомлела. Такого белого лица с ярким румянцем в жизни не видала. Как настоящая пери[13]. Она ни разу не подняла взгляд, все время смотрела себе под ноги и придерживала одной рукой платье, чтобы не запуталось в ногах. Оно явно было ей великовато, в те времена сложно было их достать. Обычно платье одалживали кому-то на свадьбу – и носили его десятки невест.
– Это платье наш дядя привез из Чехословакии для невесты старшего сына, – вставил дядя Мсто, – потом на ком оно только не бывало.
– Так и моя сестра его на свою свадьбу надевала, Амиран привез ей его из Еревана, от вас. – Хато покосилась на старинные часы на стене. – Он как раз вот-вот должен уже вернуться, уехал по делам в город. Очень хотел с вами повидаться.
– Мы его дождемся.
Ари продолжал рассматривать фотографии из коробки, которая была переделана в шкатулку, отслужив свой век в качестве хранилища туфель. Теперь она таила в себе неизвестные Ари события и историю родных ему людей. Дядя Мсто и Хато продолжали обмениваться воспоминаниями, оставив Ари наедине с его мыслями. Он складывал стопкой фотографии отца, которые ему попадались. Вот отец, ребенок лет пяти, сидит в саду под большим деревом со своей многочисленной родней. На другой фотографии он уже октябренок с внимательным взглядом в окружении одноклассников. Ари, родившийся уже не в Советском Союзе, ни октябрят, ни пионеров с их красными галстуками не застал, но, как и многие из его поколения, испытывал труднообъяснимую тягу к эстетике ушедшей эпохи. Но хотел бы он и в самом деле оказаться, например, в семьдесят втором году и вдохнуть воздух повсеместного коммунизма? Вряд ли. Ему, любителю мчаться вдаль и исследовать новые города и страны, казалась ужасающей мысль о невозможности выезда из страны.
