Сложнее было, когда еще через год они отправились в Москву, где ошалевшему от таких резких перемен Ари пришлось привыкать к совсем иной культуре, холоду и диковинным словам вроде «черномазый», которые он не слышал раньше. После пяти лет жизни в спальных районах Москвы и грузинский, и армянский языки совершенно вылетели у Ари из головы. Дома родители, стараясь не забывать о корнях, говорили с ним на езидском, а улица обращалась к нему на русском со сложными вставками мата, которые Ари быстро научился различать. Тогда же он в последний раз побывал с родителями в Армении. Последнее лето, когда мама еще была жива. Она возила его по местам, где проводила детство, и учила читать книги не только глазами, но и руками, ушами, носом и сердцем.
– Ты чувствуешь запах книги? – обращалась она к сыну, приближая нос к раскрытому талмуду у нее в руках.
– Да. – Ари повторял за мамой. – Книга пахнет подсолнечным маслом.
– Это потому, что ты ел бабушкины пирожки, пока читал ее, – смеялась Тара, закручивая свои густые кудрявые волосы в тугой узел. – Теперь давай изучать книгу руками. Потрогай листы. Тебе нравится их шершавость?
– Нравится. Еще мне нравится их цвет. Словно топленое молоко. И обложка красивая.
– Мне она тоже нравится. Это одна из самых красивых книг, которые я видела.
– Однажды я тоже напишу книгу. Мы будем ее читать вместе, вот так же валяясь под деревом в саду бабушки. Книга будет о мальчике, который объехал весь свет. Каждую страну в этом мире.
– Конечно, напишешь, и не одну, а десятки книг. – Мама ласково обняла Ари и стала его щекотать.
Солнце пробивалось сквозь ветви персикового дерева, заставляя мальчика щурить глаза. Из-за этого он едва видел маму, но навсегда запомнил ее запах: сладкий аромат лета.
Машина резко затормозила в одном из дворов Бангладеша[7], вернув Ари в реальность. Высокие многоквартирные дома еще советской постройки шли рядами друг за другом, как в любом другом городе постсоветского пространства. Их серость навевала тоску. Для кого-то это была тоска по безвременно ушедшей эпохе, для кого-то – по отсутствию разнообразия.
Скрипучий лифт поднял их на пятый этаж, где в квартире за длинным, накрытым угощениями столом их уже ждали жена дяди Мсто и многочисленная родня. Всем хотелось посмотреть на Ари, ведь многие из них видели его еще совсем ребенком. Сейчас же он был для родни воплощенной мечтой – человеком, добравшимся до желанной для многих Америки.
Все спрашивали наперебой:
– Правда, что в Америке можно стать миллионером за год?
– Я слышал, что в Америке очень дорого болеть. Это так?
– Как тебе ваш президент?
Гул голосов смешался в голове Ари и вернулся к нему колоколом боли. Мигрень не отпускала его со дня, как он узнал о смерти отца. Неужели этот белый шум в ушах будет теперь вечно?
– Ты же приехал сюда не только слоняться по Еревану? – до Ари сквозь пучину боли дорвался голос одного из дальних родственников. – Надо съездить в нашу деревню. Мы там с твоим отцом все детство провели. Ходили туда-сюда за местным пастухом или гоняли мяч.
– Что скажешь, Ари? – Глаза дяди Мсто уставились на племянника в ожидании ответа. – Твой отец хотел, чтобы ты вместе с ним прошел путь наших предков.
– Эту деревню основал наш прапрадедушка после побега из Турции, – вмешался сын дяди Мсто, накладывая себе толму и винегрет. – В его честь там поставили пулпулак – тебе обязательно надо его увидеть.
