– Бабушка? – её голос дрогнул.
– А кто же ещё? Ну, подходи ближе, чего смотришь так, будто привидение увидела, – бабушка улыбнулась, и от этой улыбки вся тишина комнаты будто ожила.
Хлоя сделала несколько шагов вперёд, чувствуя, как дрожат её колени. Она хотела сказать так много, но слова застряли где-то в горле, словно она боялась, что любое неосторожное движение разрушит эту хрупкую встречу.
– Я… ты… – наконец выдавила она. – Ты ведь умерла.
Бабушка рассмеялась – тихо, по-доброму, как она всегда смеялась. Этот смех был таким живым, что Хлоя на мгновение почти поверила, что всё в порядке, что это просто ещё один день из её детства.
– Разве это так важно? – мягко ответила бабушка, отмахнувшись рукой, как от ненужной мелочи. – Ну, давай садись, поговорим. Я давно тебя ждала.
Она указала на стул у стола, и Хлоя послушно села, чувствуя, как уходит из-под ног почва реальности.
– Ждала? – тихо спросила она.
– Конечно. Ты ведь всегда обещала вернуться, а я знала, что когда-нибудь ты сдержишь своё слово, – бабушка смотрела на неё с таким спокойствием, что у Хлои защемило сердце.
– Я так скучала по тебе, – выдохнула она.
– А я по тебе, моя девочка. Но ты ведь знаешь, что я всегда рядом, – бабушка накрыла её руку своей, и её прикосновение было таким тёплым и настоящим, что у Хлои навернулись слёзы.
– Но ведь это невозможно… – начала было она, но бабушка перебила её:
– Мы ведь с тобой здесь. Это ли не самое главное?
Хлоя кивнула, боясь нарушить этот момент. Бабушка тихо посмотрела на неё, словно изучая её лицо, а затем мягко сказала:
– Пойдём, Хлоенька. Я тебе столько всего хочу показать.
Хлоя замерла. Эти слова пронзили её, как тихий набат. Она почувствовала, как сжимается горло.
– Я… не могу, бабушка. Ты ведь… – она замолчала, не решаясь договорить.
– А ты думаешь, что для этого есть какие-то правила? – бабушка улыбнулась, и в её взгляде было что-то совсем не земное, почти эфемерное. – Иногда всё гораздо проще.
Она протянула руку.
– Пойдём, милая. Ты так устала.
Хлоя едва заметно покачала головой, чувствуя, как в груди нарастает тяжесть.
– Нет, бабушка, я не могу. Я… ещё здесь.
Бабушка кивнула, её взгляд стал чуть серьёзнее, но не менее тёплым.
– Да, здесь. Но ненадолго, милая. Очень ненадолго, – сказала она мягко, а затем добавила, сжимая руку Хлои: – Ты уже стоишь на пороге, просто пока ещё не видишь двери.
Хлоя застыла, ошеломлённая этими словами. В горле стоял ком, но бабушка улыбнулась, как всегда, по-доброму, словно успокаивая её.
– Не бойся, девочка моя. Мы все проходим через это. И ты не одна, – её голос звучал всё тише.
Хлоя хотела что-то сказать, но бабушка уже поднималась, её силуэт начинал таять в мягком свете, заполнявшем комнату.
– Бабушка! – крикнула Хлоя, но её голос прозвучал слишком поздно.
В следующий миг она осталась одна, освещённая одиноким прожектором, как актёр на сцене после финального аккорда. Кухня исчезла, дом растворился в безмолвии, и только её дыхание, тихое и прерывистое, нарушало эту всеобъемлющую пустоту.
Хлоя сидела за кухонным столом, уставившись на пустую чашку перед собой. Комната снова обрела прежний вид, но казалась какой-то блеклой, лишённой того тепла, которое принесла с собой бабушка. За окном пели птицы, и свет, пробивающийся сквозь занавески, напоминал о том, что утро всё ещё здесь.
Её мысли путались, то возвращаясь к бабушкиной улыбке, то блуждая среди недосказанных слов. Казалось, что мир вокруг неё остался прежним, но внутри всё перевернулось. Слова бабушки – «ты уже стоишь на пороге» – звенели в её голове, как тихий отголосок колокола, который невозможно заглушить.
