Кстати, 90% разговоров старшего дипломатического состава было как раз про, выражаясь словами Юлия Кима, «обладанье женских тельц», и возникало впечатление, что все они просто какие-то казановы. Ну я-то с работавшим в Управлении приятелем Сашей Фёдоровым (давно покойным, к сожалению) беседовал в основном о Бердяеве да Гребенщикове. Саша ещё в то время писал кандидатскую диссертацию на тему «Перспективы развития сотрудничества Советского Союза со странами СЭВ». Он почти её закончил, но потом не стало СЭВ, за ним – Советского Союза, а соответственно, и перспектив… Ещё иногда заходил мой одногруппник из Туркмении Аллан, проходивший практику в монгольском отделе – в том же здании, т. н. Гастромиде (потому что помещения МИД находились над гастрономом «Смоленский»). Он посещал меня обычно после пяти, уже выпив сто грамм коньячку в буфете (вот времена!). Помню, как пуская дым на лестничной площадке Алашка раздумчиво говорил: «А вот если, к примеру, зайдут сюда американцы, что они скажут? Вот тут вы и пишете свои судьбоносные мирные инициативы – среди бычков, плевков и облезшей краски??»
А в целом делать было настолько нечего, что я (недавно приехавший с другой практики – в Лаосе) стал писать длинное опровержение в «Литературную Газету» на статью маститого журналиста Ильи Фонякова о Лаосе, в которой я, уже считавший себя видным лаосоведом, отмечал всякие несообразности. Файл в редакторе Лексикон назывался, конечно, fonyak, и корпел я над ним около месяца. Однажды, придя откуда-то, я застал за компьютером (как я сказал, он был один) моего со-практиканта и однокурсника Игоря. На вопрос, что он делает, Игорь, не оборачиваясь, флегматично ответил: «Как что? Фоняка твоего стираю».
Он так пошутил, конечно. Опровержение получилось примерно на полразворота. Мне потом пришёл ответ из редакции: «Мы учтём Вашу точку зрения в своих последующих публикациях». В общем, ничего не изменилось в моих писательских буднях.
Наверняка, если бы меня взяли, вся жизнь сложилась бы иначе. Я поехал бы не в Лаос, а куда получше, привозил бы двухкассетники на продажу из краткосрочных командировок и, возможно, до сих пор защищал бы нашу суверенную демократию на передовых рубежах.
И только потом я понял, что шансов на то, чтоб #менявзяли, не было в принципе. Дело в том, что попал я на практику в УМЭО случайно, а чтобы закрепиться, нужны были сильные «протяжИ». Это когда мы после поступления в МГИМО работали летом на стройке институтского стадиона, во время перекура прораб затеял с нами разговор по душам. «В ваше МИМО-то чтобы поступить, – говорит, – протяжИ сильные нужны». Все молчали, потупив глаза, потому что тема сия была неприличной и запретной. А прораб продолжал, потягивая беломорину: «Вот и я когда поступал, без протяжЕй невозможно было…» Тут наше любопытство взяло верх, и кто-то спросил, куда он поступал. «В саратовский авторемонтный техникум…»
Но это уже история с совсем другим хеш-, простите, тегом.
(март 2017 г.)
Факторинг, чековые жопки и девять нигерийских любовниц
ещё мемуар – с детективными построениями, ассоциативными отступлениями и креативными вкраплениями
Помимо стремления сразу заинтриговать гипотетического читателя, заголовок, конечно же, содержит намеки одновременно и на «Lock, stock and two smoking barrels»2, и на «Десять негритят» (простите, юных афроангличан). Был, не скрою, соблазн сказать: десять любовниц. Но я в настоящем произведении решил ничего не выдумывать – а их, насколько мне известно, было девять.
