Караваев развернулся и ткнул пальцем наугад.
– Смотри! Кот!
– Где?! – Гриша обернулся.
– Вон туда побежал! – Клим уверенно махнул в сторону палатки с расписными кренделями. Гриша рванул на поиски выдуманного кота, а Клим спокойно пошёл за кулисы. И что же он там обнаружил? Счастливых актёров, которые отыграли свой спектакль и теперь наслаждались покоем? Вовсе нет.
Ева, ещё в костюме гоголевской Оксаны, ходила по гримёрке, выдувая клубы пара, – хиленький конвектор в углу еле справлялся, и Анна Арменовна была в ужасе, что переморозит всех своих талантливых детей. Поэтому она отправила всю труппу по домам, но Аня и Ева задержались. Так вот, Ева бродила, Аня, игравшая императрицу Екатерину, обмахивалась веером, гоня на себя тёплый воздух от конвектора. Она сидела на высоком табурете со спинкой, оклеенном золотой фольгой. Видимо, это предполагался трон.
– О, явился! – Ева зыркнула на Клима, и тот сразу почувствовал себя кузнецом Вакулой, которого вот-вот отправят за царёвыми черевичками.
– А у вас тут что? – осторожно спросил Клим. Он давно понял, что в агентстве «Утюг» лучше не делать резких движений, иначе тебе на голову свалится очередное расследование века.
– У нас всё хорошо, – сказала Аня с выбеленным лицом. Подёргала за искусственную кудряшку взбитого парика и добавила: – А вот у «Самоцветов» все костюмы испорчены. На них краска пролилась.
– Какая краска?
– Жёлтая. Из банки, – объяснила Ева.
– А что в костюмерной делала банка краски?
– Вот это мы и должны выяснить, – сказала глава агентства. – Я подозреваю, что это не случайность, а чья-то диверсия.
Клим нашарил ногой кофр с реквизитом и сел. Нет, надо Еву на привязи держать, у неё дела как грибы после дождя родятся.
– Монтажники могли случайно забыть, – предположил он.
– Только в оформлении нашей сцены жёлтая краска не используется.
– Тем более! Забыли, ищут, с ног сбились: где наша жёлтая краска?
Ева фыркнула.
– Возможно, это случайность, – сказала она. – Но нельзя сбрасывать со счетов и чей-то заговор.
– Зачем кому-то портить костюмы «Самоцветов»?
– Три миллиона на кону! – напомнила Ева. – Вот, например, не нравится мне Евгений Вазгенович…
Она многозначительно кивнула в сторону соседней сцены, где кружились без устали юные снежинки театра «Юные гении», а Евгений Вазгенович, надо полагать, за кулисами подгонял их ударами кнута и демонически хохотал.
– Да, но… – Клим задумался. Потом дёрнул себя за косичку. – Мотив есть, но была ли возможность? Надо выяснить его алиби.
– Вот-вот, надо, – закивала Ева. – Давай тогда, раз всё сам понимаешь.
– Что давать? – Клим захлопал глазами и прикинулся болтиком со звездчатой прорезью, который фиг закрутишь.
Ева сверкнула зелёными глазами, как майская молния на горизонте.
– Караваев, всё-таки в тебе дремлет ген суперзлодея, – уверенно сказала она. – Ты явно клонишься на сторону зла.
– Я клонюсь на сторону шаурмы! – оскорбился Клим. – Я с утра не ел. Давай я сначала перекушу, а потом мы пойдём нашего Вазгеновича Мориарти разоблачать?
– Тебе бы всё шуточки, а у «Самоцветов» все спектакли сорвались! – сказала Ева. – Костюмы им на заказ шили, так что они теперь мимо фестиваля пролетают.
– А как же похищенные пряники?
Ева сказала, что этим делом занимается младший детектив Григорий и никто лучше него сможет пройти по следу из пряничных крошек.
Клим согласился, однако своим священным правом шаурмы всё равно не был готов поступиться. «Сначала еда, потом беда» – таков был принцип Караваева. Тем более что в двадцати метрах от сцены работала кебабная «Жарила» в псевдорусском стиле, ляпота и милота: за прилавком стояли до́бры мо́лодцы в шапках по моде шестнадцатого века и в красных рубахах, шаурма называлась «за́воротень», а начинки все были родные, из средней полосы: египетские огурцы, израильская картошка и азербайджанские помидоры. Куры, наверное, были отечественные.
