– Что такое, у тебя сенная лихорадка? – спросил Георг легкомысленно. – Представляешь, мне тут дали новое назначение к графу Ливену-третьему! Вот мир тесен – это не он ли сватался за Эрику фон Лёвенштерн? Кстати, что там с Жанно? Я слышал, он всё-таки нашелся. А ты чего до сих пор здесь? Лео как, а то мы слышали, что он болеет?…
Тут Георг насторожился, увидев, что Алекс расплакался ещё больше от этих слов.
– С Нарышкиным что-то? – нахмурился Бригген. – Помирает?
– Эрики… нет, – Алекс протянул другу письмо.
– Понятно. Фитингоф её в чахотку вогнал, – решительно произнес Георг.
– Причём тут Фитингоф? – странно посмотрел на него барон.
– Эх… ты же в Риге почти не бываешь. Ну всё, ему от шурина достанется. Интересно, граф Иоганн это уже знает?
Алекс только рукой махнул. И удалился переживать в одиночестве.
Через неделю Алекс уехал в Ригу вместе с фон дер Бриггеном. И там он встретился с воскресшим из мертвых Жанно Лёвенштерном, который похудел до неузнаваемости и, похоже, совсем разучился улыбаться. А с ним – к его полной неожиданности – был Константин фон Бенкендорф, который, как оказалось, случайно столкнулся с Лёвенштерном где-то в Преслау на постоялом дворе. После дружеско-родственных объятий Бенкендорф с братом поехали в Петербург, а Лёвенштерн еще некоторое время пробыл в Риге.
***
Жанно фон Лёвенштерн, выздоровев окончательно и прибыв на родину, получил кофр с вещами своей сестры. Почему-то в реальность смерти Эрики он не верил. Казалось ему – сестра где-то жива, а в фамильной усыпальнице закопали кого-то другого – не её. Но его всё время занимали разговорами о ней – так, Бурхард постоянно вздыхал и говорил: «Ангел… Чистый ангел… И теперь там, на своей ангельской родине», указывая взглядом на потолок в своём доме, расписанный облаками и небесной лазурью. Фитингофы собирались в Италию на год, предлагали даже Жанно поехать туда для «излечения», но барон отклонил приглашение, сказав, что уже довольно лечился. Несмотря на уговоры своего приёмного отца, он желал как можно быстрее уехать из Ливонии в Петербург, чтобы не пересекаться с Иоганном фон Ливеном, которому придётся как-то в глаза смотреть. Екатерина Фитингоф говорила, что брат её очень тоскует по невесте. «Можно себе представить», – усмехался горько барон, который сам не прочувствовал всей силы скорби. У своих родственников в Разиксе он тоже побывал. Там царил полный траур. Натали всё время пребывала у своей матери, помогая с маленькими племянницами и утешая невестку – хотя сама была, по словам Вилли, безутешна. Сам Вальдемар пребывал в некоей прострации – начинал что-то говорить и не заканчивал, сам ходил небрежно одетый и некрасиво заросший тёмной щетиной, начавшей уже превращаться в бороду. Он выглядел постаревшим лет на десять. Казалось, он и сам чем-то болен. В Разиксе не открывали шторы, пыль скапливалась комьями по полу, и обстановка в целом казалась очень тягостной. Поэтому Жанно уехал оттуда, как только счёл нужным.
По дороге он разобрал вещи Эрики. Они были скромными, ничего особенного. Наткнулся на тетрадку с дневниковыми записями, долго колебался, стоит ли читать или лучше сразу бросить в камин. В конце концов, не устоял перед искушением и вдался в записи. «Так вот, значит, кто…» – сказал Жанно, увидев записи о некоем S. Он примерно догадался – по некоторым деталям, которые сестра допустила, по стихам его, переписанным ею от руки – что это «Петрарк». Последняя запись, от 11 декабря, заканчивалась цитатой из того Петрарка, который жил давным-давно во Флоренции: «Свою любовь истолковать умеет лишь тот, кто слабо любит». Жанно вздохнул. Если он в Петербурге встретит Марина – то что сказать? И этому несчастному графу Иоганну что – «Ваша невеста не любила вас и согласилась стать вашей женой от отчаяния»? Он всё же решил сжечь дневник. После того, как ему приснилась сестра – как живая, только глаза у неё были без зрачков. За эти несколько месяцев, проведенных в болезни, Жанно в мистику пусть и не поверил, но научился ею не пренебрегать. Поэтому счёл явление Эрики в сновидении неким знаком – и больше дневник не читал, а по приезду в Петербург немедленно бросил тетрадь в камин.
