– И – маленькая неувязочка, небольшая деталь, ваши данные – для налоговой…
Подняв глаза к потолку, Лёша порылся во внутреннем кармане пальто, выудил узкую визитку, на которой значилось:
Антон Кулемичев.
Город, проспект Панфилова, 114
Удивлению редактора не было границ.
– А как же…
– Разумихин – это мой псевдоним, – скромно потупив взор, пояснил Лёша.
«Вот ведь подача, – думал он, покидая издательство, – для литературы семнадцать лет – это скучно, а на нары человека посадить – в самый раз…»
Липовых визиток него был полный карман. В Университете это называли «пропагандой мечты» – раздача визиток с липовыми именами, фамилиями и адресами. Лена считала это остаточным явлением детства. Галя – «белой горячкой». Мнения исчерпались – жаль, что никто не спросил мнения у Лёши.
Обычно к подъезду, где находилась его квартира (после развода Лена вернулась в родительские апаратменты, оставив ему удел скитаться по чужим квартирам), Лёша подходил, пересекая двор по диагонали; задолго до его появления, за многие годы местные жители микрорайона вытоптали солидную тропу, автомобилем можно было проехать.
В этот день Лёша почему-то изменил традиции: задумался на секунду у края чрезмерно выступающего бордюра, и двинулся по тротуару вдоль дома, всеми силами игнорируя подростковую виноватость и грусть, поджидавшие его в сердце двора, около наполовину вкопанных в землю тракторных покрышек.
Проще игнорировать несущийся поезд, став прямо на рельсы.
Она вскарабкалась на него по всем семейным правилам, перебросив вперёд кокетливый школьный рюкзачок. Если семнадцатилетнего подростка на себе Лёша мог пережить и жить как-то дальше, то рюкзачок ударил его прямо в живот, сбив дыхание.
– Здравствуй, Света, – прохрипел он.
– Приве-ет! – сказала она прямо в его ухо.
– Как мама? Не болеет? – немного подсадив девочку, он пошел дальше.
– Не знаю, – сказала Света, ткнувшись губами в воротник его пальто. – Я её со вчерашнего дня не встречала…
– Ты в неплохой команде…
– Чего?
– Не «чего», а «что». Ты в неплохой команде, – повторил Лёша. – Я её тоже со вчерашнего вечера… Светка, а ты потолстела.
– На мне ботиночки новые. А чем у тебя пальто пахнет?
– Исполнительной властью.
– Чего?
– Не «чего», а… Здравствуйте, Роза Иосифовна! – радушно поздоровался Лёша с вечносидящей у подъезда соседкой. Света тоже чего-то там буркнула, так же, как и он выросла в многоквартирной коробке, знала полезность стареющих соседок.
– Может слезть? – спросила она, когда уличная влажность сменилась затхлостью подъезда.
– Да ладно… расскажи чего-нибудь.
– Я больше не буду говорить, что у тебя ночевала. Я в следующий раз скажу, что на балете задержалась, у Симки осталась, А Симка меня отмажет, потому что я её отмазывала, когда она…
– Девять, – пробормотал Лёша. Они поднялись на его этаж, но этаж был четвёртым, девятой была идея оправдывания Светы перед родителями.
– Чего? То есть – что?
– Слезай, слониха.
– Сам слониха.
Ключ не желал попадать в замочную скважину, потому что второй рукой Лёша искал в кармане заявление. Получилось так, что он одновременно вынул творчество Светкиной матери и открыл замок. Заявление он всучил в руки девочке, вращавшейся из стороны в сторону, словно ёлочная игрушка, напевая что-то себе под нос. Появление листа бумаги остановило вращение.
– Это тебе. На память. О нашей последней встрече, – сказал Лёша и вошёл в квартиру. Дверь, однако, оставил приоткрытой.
