Дети жакаранды - страница 22

Лейла хотела перехватить Форуг поудобнее, когда рядом с ними, пронзительно взвизгнув шинами, затормозил военный «джип». Глаза Лейле заволокло облаком дыма и пыли. Мгновенно, почти инстинктивно она отвернула голову и, притворившись, что прикрывает рот от выхлопных газов, краем чадры быстро стерла помаду с губ.

Из «джипа» вышли двое. Оба в зеленой форме Стражей революции, в таких же зеленых фуражках, с густыми бородами. Тот, который повыше и прихрамывал, остановился, прислонившись к машине, а второй перешагнул через желоб, отделяющий мостовую от тротуара, и преградил дорогу Лейле. Уставился ей в лицо острыми, глубоко посаженными глазами. На мгновение все прочие звуки заглушило для Лейлы отчаянное биение собственного сердца.

– Сестра, разве можно появляться на улице в таком виде? – поинтересовался Страж.

После революции все за одну ночь сделались братьями и сестрами. Страна наполнилась поддельной «родней», знать друг друга не желающей; одни смотрели на новообретенных «братьев и сестер» со страхом, другие с гневом, третьи с подозрением, четвертые свысока, наслаждаясь своим всесилием. И сейчас Лейле хотелось закричать: «Я тебе не сестра!»

– Почему? Что не так?

Она крепче прижала к груди Форуг и схватила за руку Омида. Тот смотрел на машину и на суровых людей в форме со смесью страха и восхищения, приоткрыв рот и высунув кончик языка между неровных зубов.

– Это твои дети?

– Нет.

– А чьи?

– Моих сестер.

– Почему они с тобой? Где твои сестры?

Лейла тяжело сглотнула. Правду говорить нельзя! Чтобы оттянуть время, она начала застегивать на Форуг кофточку; сердце ее билось где-то в горле.

Четыре года назад ее сестер, Парису и Симин, забрали такие же люди, в такой же форме, с теми же «братьями и сестрами» на устах, покрытые той же пылью новообретенной власти – с той лишь разницей, что теперь эта пыль уже улеглась, превратилась для них во вторую кожу, и упоение сменилось спокойной уверенностью в своем праве. Парисе и Симин завязали глаза, надели наручники, как на преступниц. А все их преступление было в словах – в шепотом произнесенных словах и потаенных мыслях, от которых дрожали в своих постелях Великие Отцы.

Но об этом надо молчать. Сразу две сестры-контрреволюционерки – значит, вся семья такая же. Ее заберут на допрос – и вряд ли отпустят. Лейла подняла голову, взглянула Стражу в глаза.

– На работе.

Прохожие обходили их по широкой дуге, вжимаясь в закопченные стены. Люди, проезжавшие мимо на машинах, бросали любопытные взгляды. Молодая женщина в коротком джильбабе поспешила перейти на другую сторону улицы.

– Куда ведешь детей?

– К фотографу.

Лейла не стала добавлять, что хочет сделать фотографию для сестер, чтобы они увидели, как выросли их дети. Без них. Потная ладошка Омида лежала у нее в руке, и Лейла кожей чувствовала исходящий от него страх.

– Прикрой волосы.

– Что?

– Я сказал, прикрой волосы! Недопустимо выходить на улицу в таком виде!

Лейла отпустила руку Омида, натянула хиджаб на лоб и туго затянула под горлом. Волосы, густые и непокорные, рвались из-под хиджаба, словно тесто из квашни.

– Ты должна подавать девочкам хороший пример, – проговорил гвардеец, окинув их всех неторопливым взглядом. – Чтобы больше мы тебя в таком виде не видели!

Он повернулся на каблуках и зашагал к машине. Оба солдата погрузились в «джип» и сорвались с места – а Лейла пошла своей дорогой, стараясь ни с кем не встречаться глазами, и внутри у нее все тряслось.