Дети жакаранды - страница 23

В фотоателье было прохладно. Со стен смотрели фотографии в рамках: дети с плюшевыми мишками, молодые люди, задумчиво подпирающие голову рукой, невесты в разноцветных венках. Голая лампочка под потолком бросала желтый свет на фотографии и на растрескавшиеся цементные стены. Лейла шла, толкая перед собой коляску. Ноги у нее все еще дрожали, дрожало и все внутри, и глаза и щеки пылали от чувства, которое лучше не называть даже про себя.

– Салаам[7], ага[8] Хоссейн, извините, что опоздали, – поздоровалась Лейла со стариком-фотографом, взирающим на нее поверх очков. Опустила Форуг на стул, энергично потрясла занемевшими от тяжести ребенка руками.

– Ничего страшного, Лейла-ханум[9]. Спешить нам некуда.

Сара ворочалась в коляске и то ли бормотала, то ли напевала что-то непонятное; ее белокурые волосы прилипли к щекам. Говорить она еще как следует не говорила, и это тревожило Лейлу и маму Зинат. «Почему она не говорит? – порой спрашивали они друг друга. – Не оттого ли, что родителей нет рядом? Быть может, все было бы иначе, будь рядом с ней мать?» Вопрос, на который нет ответа – остается только ждать. Что касается Форуг, она уже говорила чисто, не только отдельными словами, но и предложениями; однако была очень молчалива, и это, пожалуй, беспокоило Лейлу и маму Зинат даже сильнее.

Лейла склонилась над коляской, чтобы достать пустышку, и Сара вцепилась в ее чадру. Осторожно высвободив край чадры из пухлых пальчиков малышки, Лейла попыталась сунуть ей пустышку, но Сара завопила: «Нее-е-е!» – и ее выплюнула.

– Омид-джан[10], присмотри за Форуг, пока я поговорю с ага Хоссейном. – Лейла ласково отцепила руку Омида от своего джильбаба и положила на теплую, ровно вздымающуюся грудь его двоюродной сестренки. – Держи руку вот так и смотри, чтобы она не упала со стула.

Омид отнесся к поручению очень серьезно: держал руку, как показала ему тетя, и не спускал глаз с Форуг – а та оглядывалась кругом большими удивленными глазами. С первого дня, когда ее принесли маме Зинат, черные волосы девочки стояли дыбом, словно малышка перенесла какой-то шок.

– Как поживают ваши родители? – спросил ага Хоссейн, глядя на детей с сентиментальностью пожилого человека, не имеющего внуков. Он был невысокого роста, с нечистой кожей; на младенчески круглом лице как-то странно смотрелся длинный, загнутый книзу нос.

– Все хорошо, спасибо, передают вам наилучшие пожелания, – ответила Лейла, не поднимая глаз.

Она злилась на родителей за то, что отправили ее сюда одну. Больше на маму Зинат. Та совсем перестала выходить из дома, только ждет, ждет – и плачет, плачет без слез. По своим дочерям и по их детям. Мама Зинат вырастила троих – и глазом не моргнула, когда в шестьдесят два года на руки ей свалились трое маленьких внуков.

– Есть известия от их родителей? – спросил ага Хоссейн, кивнув в сторону детей.

За спиной у Лейлы Сара продолжала что-то напевать без слов, потом икнула и громко рассмеялась. Лейла пробормотала, что у сестер все в порядке. На вопросы о них она отвечала одно и то же: мол, сестры уехали на заработки за границу. Так решил отец. «В наше время, – говорил он, – никому нельзя доверять».

Детская рука дернула ее за джильбаб. Опустив взгляд, Лейла встретилась с большими серьезными глазами Омида.

– Хала[11] Лейла, мне надо пи-пи!

– Ах да, – виноватым тоном произнесла Лейла. Совсем об этом забыла!