Детство - страница 24

Учитель садится, жестом приглашает меня занять место напротив:

– Ну, Мусабай, садись, сынок!

Я, краснея, подгибаю колени, опускаюсь на пятки. Учитель, придерживая на коленке одной рукой дощечку, пишет на ней что-то чернилами.

– Всего доброго, почтенный! Бейте, браните, но сделайте из него грамотея. Мясо ваше, кости наши! – Дед прощается и выходит, низко кланяясь.

Учитель быстро красивым, каллиграфическим почерком переписывает на дощечку азбуку. Затем внушительно и торжественно нараспев читает:

– Алиф, бе, те…

Я охотно, с увлечением повторяю вслед:

– Алиф, бе, те…

– Молодец! Довольно, хороший джигит! – говорит учитель, передавая мне дощечку. – Иди, садись вон на то место! И хорошенько затверди урок.

Теряясь от смущения, я кое-как пробираюсь между рядов учащихся и сажусь среди малышей.

В школе стоит сплошной шум. Все ученики разом выкрикивают каждый свой урок, громкий галдеж переполняет классную комнату, вырывается наружу. Старшие высокими звучными голосами читают коран, Хафиза, Фузули, Навои. А я вместе с прочими малышами настойчиво твержу азбуку. Твержу долго. До изнеможения, до хрипоты, до пота. Учитель время от времени проходит по рядам учащихся, попутно похлестывая кое-кого плетью.. После этого ребята кричат еще громче. Я дрожу от страха, еще ближе подношу дощечку к глазам и твержу еще старательнее. Под конец я устаю окончательно.

Наступает полдень. Учитель и хором все ребята читают отрывок из корана, затем короткую благодарственную молитву, шумно поднимаются со своих мест и бегут на улицу. Я тоже кричу и бегу вместе с другими.

Каждый день я хожу в школу.

В классной комнате стоит постоянный шум, галдеж. Среди учащихся много пареньков семнадцати-восемнадцати лет. У них вошло в привычку, пользуясь шумом, обмениваться во время урока разными непристойными шутками, толкаться исподтишка, грозить друг другу кулаками.

Иса тихонько переговаривается о чем-то со своим товарищем. Я прислушиваюсь, но ничего не могу разобрать. Потом догадываюсь: они говорят на особом, непонятном для других, условном языке.

В школе обучаются семь или восемь будущих чтецов корана – кары, больших и малышей. Они всегда сидят перед учителем и на память усердно читают нараспев коран. Читают, закрыв глаза. До хрипота, до изнеможения.

Учитель усаживает рядом с собой одного из кары, сдвинув брови, строго приказывает ему:

– А ну, читай!

Мальчик нараспев начинает читать коран по памяти.

– Кола, юмла ют…

Едва он успевает дрожащим голосом произнести эти слова, как учитель бьет его по щеке. У мальчика загораются уши.

– А где же у тебя зери, забар, свинья? – кричит учитель, краснея от злости. – Иди, повторяй снова!

Мальчик тихонько, с опаской встает и, прикрывая рукой щеку, занимает свое место среди чтецов корана.

Учитель сам хорошо умел читать, с выражением, нараспев и строго спрашивал со своих учеников.

Я ни на минуту не прекращаю твердить азбуку. От усталости и хрипоты голос мой звучит глухо, сипло.

– Хей, Мусабай! Давай устроим «бой баранов», – шепчет мне один из мальчишек, украдкой показывая мне лучину от циновки. – Вот, смотри, какой у меня «баран».

Из-за страха перед учителем, я тихонько шепчу, не отрывая глаз от дощечки с азбукой:

– Нет, не выйдет, учитель увидит, побьет! А «баран» и у меня есть, еще здоровее твоего. Потом покажу…

Я быстро перезнакомился с младшими школьниками.

Обучают нас старшие ученики, учителю до нас, малышей, дела нет. Он лишь время от времени подзовет кого-либо из нас, усадит перед собой, заставит читать, а сам только слушает. Когда кто-либо из ребят принесет ему в подношение плова ли, сдобных лепешек ли, коржей, учитель, довольный, радуется.