Она, конечно, все поняла, но лишь стиснула побелевшие губы.
– Скажи мне в глаза! – заорал он тогда что есть мочи, наплевав на то, что их могут услышать. – Скажи мне, что я безумец! Конченый псих! Скажи, что ночью я пытался убить Кайлин! Женщину, которая спала в моей постели! Которая мне доверяла! Будущую мать моих детей! Своими собственными руками! Как, должно быть, ей было страшно, раз пришлось пить сон-чай, чтобы уснуть!
С каменным выражением лица, стиснув кулаки, вытянувшись в струну, Ириллин стояла перед ним и не двигалась с места, и гнев Рогара схлынул так же внезапно, как и вспыхнул.
– Впрочем, – язвительно ухмыльнулся он, понимая, что прячет за этой ухмылкой укол совести за то, что снова незаслуженно ее обидел, сорвал на ней дурное настроение, которое в последнее время стало его привычным состоянием, – возможно, что ничего такого я и не делал. Возможно, мне все это только снится. И ты тоже часть этого сна. Ведь я могу выбрать наименее неприятную из реальностей. Правда?
Усмехнувшись выражению крайнего недоумения на ее лице, он отступил в сторону, потому что завтрак закончился и по коридору потянулись кнесты. Развернувшись, Рогар пошел вместе с ними. Впереди его ждал долгий, полный забот день. Какую из реальностей не выбери – ко всему нужно быть готовым.
– Что ты решил насчет Шиона? – крикнула зачем-то ему в спину Ириллин.
Отвечая, Рогар даже не обернулся.
– Ничего.
***
– Ну все, недолог оказался век нашей деи.
– Нашей? Деи?
Смех.
– Это действительно смешно звучит. То, как приказано называть ее.
– Но она-то верила, что это правда.
Смех.
– Поделом ей, парринской иххе. Здесь ей не Паррин.
– Поделом-то поделом, только госпожу Ириллин жалко…
Молчание.
– Ничего, отольются кошке мышкины слезки. Вот увидите, бабоньки, скоро парринская ихха отправится обратно, откуда явилась. Сама не захочет, так мы поможем.
– Да. Вещички ей соберем. Вот закончится иххоран, потухнут меаррские костры, и она с обозом остальных ихх и уедет…
– Думаете, выгонит он ее?
– Он ее уже выгнал, Урла! Как еще назвать это, если мужчина больше не желает брать женщину в постель? Более того, выставляет ее за дверь! Да она не ихха, а хуже последней иххи! Видимо, настолько не сумела его удовлетворить, что он взбесился. Я же рассказывала вам, как недавно, ночью, мы ходили убирать его спальню. Говорю вам, бесит она его.
– Госпожа Ириллин это понимает, потому и молчит. Дей попользовался парринской сучкой, потешил мужскую потребность, разочаровался и потерял к ней интерес.
– Ты говоришь о дее, Мисима, словно он обычный кнест-десятник!
– А что, нет? Хозяйство у него вполне мужское, значит, и потребности не сильно от человеческих отличаются. А то что бог…
– Ш-ш-ш! Кто-то идет.
– А правда, что парринская ихха господина Шиона опоила чем-то, и потому он стал сам не свой?
– Ш-ш-ш, Федра! Потом поговорим.
Обычным серым зимним днем, в закутке двора цитадели женщины стирали белье. Подогретая вода исходила паром в лоханях, споро мелькали натруженные красные руки, влажно шлепала мокрая ткань.
Какие они могут быть жестокие, эти женщины. Кайлин замерла, жалея, что ступила неосторожно и под ногой хрустнул снег. А может, так даже лучше? Сколько бы еще она стояла так, в тени под навесом конюшни, и слушала их ехидные, злые речи? Вздрагивала бы от каждого незаслуженного обвинения, морщилась от обидного прозвища, которое они дали ей.
