Девиация - страница 5

«Поручни, карта метро. Зачем карта метро, если у нас только одна ветка? Какой бред, и ведь в каждом вагоне, должно быть. Неужели в каждом?» – она встала и, поддаваясь своему любопытству и правилу «отвлеки психику», пошла проверять, а во всех ли вагонах есть карта. Правда, между вагонами не было прохода, все двери были замурованы капитально, и Рут, немного постояв у двери, повсматривавшись в антураж соседнего вагона, села и заметила, что кто-то замешкался за её спиной и тоже сел.

Нервные, бегающие по убогому антуражу вагона глаза, пальто короткое, серое и в катышках, на плече сумка, похожая на чемоданчик. Жалкий человечек лет двадцати пяти сидел напротив Рут и стал её следующим объектом внимания. Всё во имя отвлечения.

Рут любила изучать людей, особенно психически нездоровых, а, по её мнению, их было куда больше на свободе, чем в стенах лечебницы. Так что она сразу начала искать разодранные кутикулы вокруг аккуратно постриженных ногтей на руках – верный признак неврозов. Но их не оказалось, белые суховатые пальцы были весьма обычными.

Из своей практики Рут больше всего запомнила девушку, которая любила чесать голову от нервов. Сама по себе клиентка известного места была серьёзной и невероятно ответственной, но до таких пор начала чесать несчастную голову, что кожа покрылась постоянно кровоточащими ранками, а от былой шевелюры в какие-то несколько лет остались только жалкие патлы.

Взглядом Рут окинула его голову. Обычный темно-русый цвет волос, заметно немытых, и ни намека на расчесанные проплешины. Почти скучно, если бы не бегающий взгляд. Разок они почти встретились взглядами, но даже секунды парень не смотрел на Рут, а сразу начал изучать с великим интересом обстановку вагона. Это она сочла либо очередным неврозом, либо парень был заинтересован в ней и потому не мог так очевидно попасться. И та, и другая версия были занятными, но в какой-то момент в метро стало темно, буквально на пару секунд погас свет, и Рут утонула в своей памяти, захлебываясь образами, как мутной водой болота. Исчез нервный парень, чьего лица она даже не вспомнила, когда зажегся свет, резко ударивший в глаза.

– Один-единственный раз на наш город упал метеорит, и я всё пропустила, – обреченно и немного саркастично сказала Рут. Коллеги хихикали, Сергей Геннадьевич мял заготовленную сигаретку пальцами и скромно улыбался, замерев в дверях.

Все пятеро сидели в ординаторской, в бытности звавшейся кухней. Крошечное помещение между двумя блоками отделений, где все собирались посплетничать, включая ночных дежурных.

«А ночью только и говорить, что о звездах», – подумал Сергей Геннадьевич, лысоватый психотерапевт сорока восьми лет, любивший послушать чужой треп скорее по причине опыта. Никто его в этой подсобке не занимал, ему хотелось поскорее выйти на воздух, где не пахнет препаратами и мочой, и затянуться сигареткой. Он смотрел то на тощую бледную Рут, вспоминая её тихой мышкой в первые годы, то на тучных медсестер, которые с годами только прибавляли в весе, прямо пропорционально потерянным килограммам Рут. Его забавляла эта ночная компания. Он не понимал, правда, зачем Рут берет ночные дежурства, когда как врач днем зарабатывает сносно.

Но Сергей Геннадьевич не любил долго думать над одним и тем же, может, поэтому и прижился в этом месте и также любил в ночное время прятаться в стенах психиатрии не как доктор, а как одинокий мыслитель. Уже никто в лицо его не спрашивал, зачем он бросает семью и ночи проводит в своем кабинете. В отличие от Рут, он не брал смены, он откровенно прятался от внешнего мира, в его уменьшенной модели – психушке. Вся семья жила в понимании, что отец работает и несколько раз в неделю вынужден идти в ночь с судочками заготовленной еды. Он чмокал двух близняшек-дочек в розовые щёчки, у которых, по его мнению, были омерзительнейшие физиономии. Обнимал жену, пропахшую стряпней, и уходил. И если бы он шел изменять, но нет, Сергей Геннадьевич шел в психушку, чтобы сидеть в желтом свете настольной лампы и раз в час выходить на перекур. Казалось, он живет этим ожиданием от сигареты к сигарете. И в этом коротком мгновении, когда он шел по темному коридору к лестнице и до момента первой затяжки, была вся суть его существования, весь смак.