Но ведь в случае с Басмановым так оно и было. Я всегда знала, с кем имею дело… к сожалению.
- Диана – это не свободная девочка. Она дочь Анархиста, ключ к воротам Волгограда. Понимаешь?
- Не понимаю… - кусаю губу, - она такой же человек, как я. Она имеет право на свободу, на любовь, на выбор.
- Не имеет. И ты не имеешь.
В голосе Рустама появляется жесткость.
А его слова не на шутку пугают. Я стараюсь не поддаваться волнению, но… оно само.
- Не говори так обо мне. Я не знаю, какие у тебя планы на меня, Рустам, но в первую очередь тебе придется спрашивать меня.
Между нами вспыхивает пламя, по цвету равное заходящему солнцу.
- Ты как Диана, Полина. Только за ее спиной – отец. Мой дядя. А за твоей спиной – я, и поэтому ценность ты представляешь равную ей.
Руки Рустама сжимают меня крепче. От его тела становится теплее, а от слов – холоднее. Меня бросает в контраст.
- Я…
- Нет, Полина. Ты вошла в семейство Басмановых, и теперь ты часть моей семьи. Потому что семью трогают в последнюю очередь, когда больше нечем крыть.
- Что ты имеешь в виду? – напрягаюсь сразу.
- Имею в виду, что до Полины добрались бы сразу, а вот до семьи Эмин хрен доберется. Я не позволю, поняла?
Я не понимаю. Не понимаю и потому кусаю губы, лишь бы сбить желание заплакать.
Оказывается, с мужчиной рядом одновременно можно ощущать как безопасность, так и страх.
- Давид уже вмешался в дела Волгограда. Наши люди нанесли Эмину удар, а в ответ он положил всех наших людей. За исключением одного, с которым Шах отправил нам письмо. Знаешь, каким образом? Письмо находилось в зубах снесенной головы одного из наших людей.
- Зачем ты все это мне говоришь? – качаю головой безумно.
- Чтобы ты понимала: Эмин начал войну. А там, где война, там и опасность. Но я тебя защитил. Ты станешь частью моей семьи.
Хорошо. Стану так стану. Черт с тобой, Басманов.
Только что это значило?
Должно быть, скоро он познакомит меня со своими родителями?
Заявит о серьезности наших отношений в СМИ?
И, быть может, через год он планирует сделать мне предложение…
Только вот мне и моему ребенку… точнее нашему ребенку не место в криминальном мире.
Ох!
У меня будет ребенок… боже.
Что же мне делать? У кого попросить совета?
Наберусь ли я смелости сказать об этом Рустаму?
А вдруг, когда враги Рустама узнают о наследнике, они захотят воспользоваться этой слабостью?
Я резко закрыла глаза. Мне стало нехорошо, и слабость смешалась с головокружением. Я полностью легла на грудь Рустаму, позволив себе минутную слабость.
Надо ведь сходить к врачу, Полина. Если зачатие было после первой близости в конце апреля, а сейчас первое июня…
Боже!
Наберись смелости, Полина. Скажи ему!
Давай, сейчас…
- Конфета, сейчас я задам тебе один вопрос.
От вкрадчивого шепота возле уха я замираю в ежовых рукавицах, боясь пошевелиться.
- И ты подумай хорошенько, прежде чем мне ответить… - добивает Рустам.
Молчу, кусая израненные губы.
Мамочки…
- Ты ничего не хочешь мне сказать, родная?
- Я? – хриплю в ответ.
- Да. Или ты замерзла? Чего задрожала? – его шепот разбудил меня.
- Н-нет, не замерзла.
- Вернемся в каюту?
Качаю головой и прошу Рустама остаться. Не хочу в каюту, там мысли тяжелые становятся. Здесь их волны качают, кислородом голову насыщают…
В общем, к моменту, когда солнце зашло за горизонт, я построила свои идеальные планы на жизнь, и мне было все равно, если планы Рустама были иными.
