– Слушай, а сегодня же они же по бутылкам стреляют на берегу. Ты туда ходила?
Надя обмерла от страха.
– Надь, ты чё? Чё с тобой? Ну, постреляют, и явится. Я вон слышала утром, стреляли вроде.
– Ничё, ничё, сердце чё-то.
– Да не накручивай ты, придёт он!
– Люба, понимаешь, это я могла так надолго загулять, а на Лёшку это не похоже. Он бы пришел поспать, помыться, поесть, а потом пошел бы. Не любит он нигде спать, кроме дома.
– Ну да, ну да.
– Нехорошо мне чё-то, Люба, предчувствие какое-то.
– Надь, да что в нашей деревне может случиться?
– Помнишь, ты читала мне в журнале?
– Это-то ты к чему щас?
– Люб, а, мож, мне кто-то решил отомстить через него?
– Долго думала, а?
– А чё, вон Хомяка вчера схоронили. Может, чё удумали?
– Надь, ты в уме? Хомяка уже нет.
– Родня-то осталась, может, вчера, после похорон? Там брат у него есть.
– Надь, ну, ты навертела уже.
– Слушай, сейчас всякое может случиться. Бандюков развелось сколько, уралмашевские приезжали недавно. Чё им надо у нас, а ведь искали кого-то! Ой нет, Люб, страшно жить! Даже себе нельзя верить. – Тут она осеклась.
Ещё вчера она и не знала, что сможет убить. Ведь только трепалась, что устала от его подозрений и слежки, а как теперь? Что говорить, держал Лёшка её жизнь на крепком канате, а теперь осталась тоненькая ниточка и надо всё наращивать заново.
– Надь, чё-то ты мне не нравишься. Давай, давление померяю, я принесла с собой.
– Давай.
– Люба, если что-то пойдет не так, если начнут трепать про меня по деревне всякое говно, ты же меня защитишь? – Голос у неё стал тревожный.
– Надь, это что новости? Этого добра у нас каждый день хватает. Ты давай сиди тихо. – Она надела ей рукав тонометра и начала сжимать грушу.
– Так, посмотрим. – Она замолчала, считая удары сердца. – Ну, так я и знала, высокое давление, сто пятьдесят на девяносто.
– И что теперь?
– Ничего, щас корвалол накапаю и пустырника, да валидол под язык. – И она принялась рыться в своей сумочке.
Потом сходила на кухню и принесла воды.
– Любаня, так ты со мной? – Надя всё же решалась, сказать или не сказать подруге правду.
– Надь, да чё опять случилось, выкладывай!
– Да ничё не случилось, просто после Хомяка могут пойти разговоры. Да и вчера на проводинах я там опять мужичка одного кадрила. – Надя вдруг поняла, что не скажет ничего, проговорится подруга или начнет причитать, а этого ей совсем не хотелось.
– Так вот Лёха и психанул поди?
– Да ничё не психанул, он и не видел.
– Ну, не знаю, подождем немного, да к вечеру пойдем искать.
– Я уже ищу, и мальчишки бегают у всех спрашивают, а позже буду в милицию звонить.
– Так уж и в милицию?
– Если не объявится, чё делать? Ещё скажут, что я его убила и скрываю. – Последнее она проговорила быстро.
– Надь, ну ты скажешь!
– Меня и так недолюбливают, везде буду виновата, только успевай поворачиваться, начнут поливать со всех сторон! Я уже боюсь этих всех разговоров.
– Так сиди спокойно, и вообще, когда это ты их боялась-то?
– Ой, Люб, кабы чего не вышло.
– Да ладно, будет тебе, не боись, прорвемся.
Зазвенел звонок, в дверь заколотили.
– Ой, я же дверь закрыла, а там парни.
Она подскочила, но подруга показала ей жестом, что она сама, и пошла открывать.
– Мам-мам, здрасте, теть Люб, чё хотим сказать! Мы у всех спросили, никто папку не видел! – Младшенький трещал не умолкая, следом шел старший, он был мрачный, но всё же пробурчал:
– Здрасте.
