– К чему вспомнил?
– Да то, что мы же тогда хоть и маленькие были, но пережили. А помнишь, как плакали и как плохо было?
– Егор, ну и дебил же ты, а! Лёша – не собака!
– Надь, ну чё ты сразу? Для меня вот это было горе.
– Надо было тогда всё же не останавливать Валерку, набил бы тебе харю, может быть, ты умней стал, а?
– Надя, не злись, уже ничё не изменишь.
– Ой, ладно, ещё один доктор! Да и так херово, ты тут ещё про собаку завел.
– Ну, я отвлечь тебя хотел, а ты сразу.
– Отвлёк, спасибо.
– Ладно, сестренка, я тя чё-то не узнаю, ты же у меня кремень!
– Да, да, кремень, в жопе пельмень! Как там Димка?
– Ничего, бодрый.
– Чё-то я не верю, ладно, пошла.
– Давай отправляй парней ко мне, если что.
– Ага, тебе как раз ещё парочки не хватает, чтобы Оксанка с ума сошла, – констатировала Надя.
– Пусть привыкает.
Пока Надя шла, несколько человек, которые попались навстречу, спросили, чё она такая невеселая, она только отмахнулась. Пусть видят, что она не ходит с радостным лицом, что у неё есть чем озаботиться.
У подъезда встретила жену Валета.
– Надь, чё, нет нигде?
– Нет. – Надя пригвоздила соседку своим фирменным взглядом, а перед тем как зайти к себе, заглянула к соседу.
– Валь, скажи жене, чтобы не трепала нигде, и так тошно.
– А чё, она уже понесла по деревне, курва старая! Я ей щас!
– Спасибо, Валь!
– Надь, может, сходить туда, посмотреть, он – не он?
– Не-ет! – Она так вскрикнула, что сама от себя не ожидала. – Это не он. – И, пытаясь оправдать свой крик, сказала тише: – Подождем ещё.
– Понял-понял, Надёк, не переживай. Я же с понятиями, – кивнул он и пошёл орать жене в форточку, чтобы шла домой.
* * *
В квартире было тихо. Парни смотрели телик.
– Ребята, вы голодные?
– Нет, мам, а ты? Хочешь, мы сготовим? – Они вышли навстречу.
– Ну, может, яичницу с колбасой?
– Я могу ещё помидорки покрошить? – предложил младший.
– Мы мигом, мам. – Сережка поддержал брата, и они уже копошились у плиты.
– Олежа, ты накрывай на стол, а Серега пока мне поможет в комнате со шкафа документы достать. – Она кивнула старшему сыну.
Олежка согласился и начал хозяйничать на кухне.
– Сынок, я буду быстро говорить, а ты запоминай. Мы с тобой пришли сегодня с проводин домой, каждый своей дорогой, около шести утра. Увидели, что папки нет, подумали, что он остался у кого-то в гостях, и легли. Потом я проснулась где-то около девяти, ну, не знаю, чё проснулась, в туалет захотела, смотрю, отца нет, я тебя разбудила и попросила пойти его искать по деревне. Тут и Олежка соскочил, вы с ним и пошли, а я начала звонить знакомым. Запомнил?
– Запомнил, мам, не переживай! Тут ничё сложного?
– А кто там ещё оставался на проводинах, не помним, не заметили.
– Понял.
– Не были мы с тобой ни на каком берегу, уяснил!
– Уяснил, мам, не были! – Сын кивал.
– Идите, у меня уже всё, – крикнул младший.
– Ну и ладно. – Они пошли обедать.
Ели молча, Надя почти ни к чему, кроме чая, не притронулась. Когда вышли из-за стола, она притянула Олежку к себе, обняла и опять на глаза навернулись слезы. Только дети у неё и остались. Так жалко опять стало себя, горько и неприятно одновременно. Но, пожалуй, горечи было больше.
– Мам, не плачь, найдется папка! – успокаивал её Олежка.
– Найдется, конечно, – без энтузиазма, на автопилоте, зачем-то повторил за ним Сережка.
Он-то точно знал, что не найдется. Он тоже давил в себе слезы. Так они стояли в тишине, пока не раздался телефонный звонок. Отвечать не хотелось, так стоять бы рядом посреди комнаты и ни о чем ни думать, но телефон не унимался, и она пошла отвечать.
