Девушка с запретной радуги - страница 24

Когда я вошла в кабинет, он открывал письма ножом для резки бумаг. Он быстро поднял глаза, чтобы лишь взглянуть на мое появление.

– Письмо от моего издателя. Я выключил телефон, чтобы он не доставал меня! Терпеть не могу людей, у которых нет фантазии… Они вообще не имеют ни малейшего понятия о жизни творческого человека, его времени, его пространстве...

Его жесткий тон вернул меня на землю. Никакого приветствия, никакого особого узнавания, никакого нежного взгляда. «Добро пожаловать в реальность», – поприветствовала я сама себя. Какая дурочка – думать обратное! Вот почему я никогда раньше не видела снов: потому что я не верила, не надеялась, не осмеливалась надеяться.

Мне нужно срочно стать снова Мелисандой, какой я была до этой встречи, до этого заблуждения.

Но, может, он приснится мне снова. Эта мысль согрела меня лучше чая синьоры МакМиллиан или жаркого солнца по ту сторону окна.

– Эй? Что Вы стоите, словно статуя? Садитесь, наконец.

Я покорно села напротив него, чувствуя, как румянец залил мою кожу. Он протянул мне письмо с серьезным лицом.

– Напишите ему и скажите, что он получит рукопись в предусмотренные сроки.

– Вы уверены, что успеете? Я хочу сказать… Напишите все…

– У меня парализованы ноги, а не мозг, – зло отреагировал он на мои слова. – У меня был лишь момент кризиса. Он закончился. Окончательно.

Я все утро провела в осторожном молчании, наблюдая, как он печатает на компьютере с необычайной энергией. Себастьян МакЛэйн был легко раздражаемым, подверженным смене настроения и вспыльчивым. Его можно было бы легко возненавидеть… Так думала я, рассматривая его. Но он был красив. Слишком красив, и он это знал. И это делало его еще более ненавистным. В моем сне он был воображаемым, проекцией моих желаний, нереальным человеком во плоти. Сон был лживым, изумительно лживым.

Вдруг он показал мне на розы:

– Замените их, пожалуйста. Терпеть не могу видеть, как они вянут. Я хочу видеть их всегда свежими.

– Сейчас сделаю, – вернулся ко мне голос.

– И будьте внимательны, чтобы не уколоться в этот раз, – твердость его тона меня ошеломила. Я никогда не была готова к его разрушительным вспышкам гнева.

Чтобы не рисковать, я взяла всю вазу и пошла вниз. Посреди лестницы мне встретилась экономка, которая сразу же поспешила мне помочь.

– Что случилось?

– Он хочет новые розы, – объяснила я, переводя дух. – Говорит, что не переносит, когда они вянут.

– Каждый день что-нибудь новенькое, – возвела женщина глаза к небу.

Мы отнесли вазу на кухню, а потом она пошла за свежими розами, исключительно красными. Я же присела на стул, будто придавленная мрачной атмосферой дома. Мне никак не удавалось выкинуть из головы сон этой ночи, отчасти потому что это был первый сон в моей жизни, и меня до сих пор бросало в дрожь от этого, отчасти потому что он был таким живым, болезненно живым. Звук настенных часов заставил меня подскочить на месте. Он был настолько ужасным, что напугал меня даже во сне. Возможно, именно эта деталь и сделала сон таким настоящим.

Глаза мои наполнились слезами, неудержимыми и бессильными. В горле застряли рыдания, и я никак не могла с ними справиться. Именно в этом состоянии меня нашла экономка, когда вернулась на кухню.

– Вот свежие розы для нашего синьора и хозяина, – весело сказала она, но заметив слезы на моем лице, она прижала руки к груди: – Синьорина Бруно! Что случилось? Вам плохо? Это из-за головомойки синьора МакЛэйна? Он то насмехается, злобный, как медведь, то очаровательный, когда вспоминает о том, чтобы быть таким… Не волнуйтесь, что бы он Вам не сказал, он уже забыл об этом.