– Мой отец эмигрировал, чтобы содержать свою жену и дочь. Я родилась в Бельгии.
Я старалась найти возможность сменить тему, но это было сложно. Его близость путала мои мысли, превращая их в моток, который нелегко распутать.
– Из Бельгии в Лондон, а потом в Шотландию. Всего за двадцать два года. Ты должна признать, что это, по крайней мере, необычно.
– Всего лишь желание познать мир, – уклончиво ответила я.
Я всматривалась в него. Его хмурое выражение исчезло, как снег на солнце, уступив место здоровому интересу. Не было возможности отвлечь его. За окном бушевала мощнейшая гроза. Такая же буря разворачивалась внутри меня. Мы общались с ним так естественно, спонтанно, свободно, но я не могла, не должна отвечать поспешно, не подумав, иначе я пожалею об этом.
– Желание познать мир, чтобы пропасть в этом забытом уголке мира? – скептически произнес он. – Тебе не нужно лгать мне, Мелисанда Бруно. Я не судья, несмотря на всю мою видимость.
Что-то сломалось во мне, освобождая воспоминания, которые, я думала, навсегда превратились в пыль. Я лишь раз доверилась кому-то, и это плохо закончилось, почти сломав мне жизнь. Только судьба предотвратила трагедию. Мою.
– Я не лгу. Тут тоже можно познать мир, – смеясь, сказала я. – Я никогда не была в Хайленде, мне интересно это место. И потом, я молода, еще успею попутешествовать, увидеть и открыть новые места.
– То есть ты готова уехать? – хриплым голосом спросил он.
Я обернулась на него. Тень пробежала по его лицу. Было на нем какое-то отчаяние, гнев, алчность в тот момент. Я в недоумении смотрела на него.
Он быстро повернул колеса в направлении письменного стола.
– Не волнуйся. Если ты будешь такой вялой, я сам тебя выгоню. Так ты сможешь возобновить свое путешествие по миру.
Его резкие слова были словно ведром ледяной воды, вылитой на меня. Он застыл около окна, пригвожденный к инвалидному креслу, с опущенными плечами.
– Вы были правы. Гроза закончилась. Нет возможности избежать визита МакИнтоша сегодня. Я только и делаю, что ошибаюсь. О, смотрите, радуга, – позвал он меня, не оборачиваясь. – Подойдите и посмотрите, синьорина Бруно. Потрясающее зрелище, Вы не находите? Сомневаюсь, что Вы видели ее.
– Я видела ее, – возразила я, не двигаясь. Радуга была жестоким символом того, что я не могла увидеть: цвета, это чудо, их архаическая загадка.
Мой голос был слабым, как тонкий лед, а плечи были еще более опущенными, чем его.
Он снова выстроил стену между нами, высокую, непреодолимую защиту.
А может, это я выстроила ее еще раньше.
– Хочешь поужинать со мной, Мелисанда Бруно?
Я посмотрела на него ошеломленно раскрытыми глазами, убежденная, что неправильно его поняла. Он часами меня игнорировал, и лишь в редкие минуты я удостаивалась нескольких слов. Чаще всего он был неприветлив и холоден.
Сначала я думала отказаться, возмущенная его несерьезным инфантильным и изменчивым поведением, но потом любопытство взяло верх. Или, может, это была надежда вновь увидеть его улыбку, ту настоящую, гостеприимную, теплую. В любом случае, какой бы ни была причина, мой ответ был положительным.
Синьора МакМиллиан казалась настолько шокированной этой новостью, что даже молчала, пока накрывала на стол, вызывая наше общее веселье. МакЛэйн был расслаблен, его вид не был таким мрачным, какой я уже научилась бояться, а наше молчание оставалось простым и нарушилось, лишь когда экономка нас покинула.
