Девушки сирени - страница 55

– Я дерматолог-инфекционист.

Кёгель замер с рукой на животе.

– Понятно, – протянул он, немного подумав, и повернулся к окну. – Что ж, доктор, наша работа в лагере носит закрытый характер.

Пока он говорил, мое внимание привлек доносившийся снизу звук ударов кнутом. Надсмотрщица стегала одну из построенных на плацу заключенных.

– Мы требуем соблюдения полной секретности. Вы готовы подписать акт? Вы никому не можете рассказывать о своей работе. Даже матери или подругам.

Тут волноваться не о чем, подруг у меня нет.

– Одно нарушение секретности – и ваша семья окажется в тюрьме, а вас, скорее всего, приговорят к высшей мере наказания.

– Господин комендант, я умею держать язык за зубами.

– Эта работа, э-э, не для брезгливых. Наша медицинская структура находится, мягко говоря, в ужасающем состоянии. – Кёгель не обращал внимания на то, что происходило внизу. Заключенная упала на землю и закрыла голову руками, а надсмотрщица принялась стегать ее еще сильнее. Вторая надсмотрщица с трудом удерживала овчарку, которая, оскалившись, рвалась к упавшей заключенной. – Что ж, Берлин будет доволен.

– Господин комендант, какой будет моя роль в перевоспитании заключенных?

Надсмотрщица на плацу ударила лежащую заключенную ногой в живот. Та закричала. Такое трудно было не услышать. Жестокая форма перевоспитания.

– Вы войдете в элитную группу. Будете с лучшими врачами Германии оказывать медицинскую помощь персоналу лагеря, их семьям и женщинам, которых переместили сюда, чтобы они трудились на благо фюрера. Кроме того, доктор Гебхардт работает у нас над несколькими проектами.

На плацу надсмотрщица убрала свой кнут, а две заключенные оттащили окровавленную товарку в сторону, пока другие продолжали стоять по стойке смирно.

– После трех месяцев обучения прошение об отставке не принимается ни под какими предлогами.

– Понимаю, господин комендант.

Кёгель вернулся к столу.

– Жить будете в одном доме с Доротеей Бинц. Это наша старшая надзирательница. Парикмахерская у нас не высшего класса, но вполне приличная. Находится на первом этаже. Там работают наши «Исследовательницы Библии». Свидетельницы Иеговы. Они посвятили себя тому, чтобы превратить мою жизнь в ад, но ножницы им можно доверить.

– Буду иметь это в виду, господин комендант, – ответила я и, отдав салют, вышла из кабинета.

Я была рада, что Кёгель смягчился, но в то же время не была уверена в том, что хочу остаться в Равенсбрюке. У меня в душе поселилась какая-то смутная тревога.

Может, лучше вернуться на станцию и поехать домой? Если понадобится, я и на трех работах могу работать.

Новый коттедж для надзирательниц выстроили всего в нескольких шагах от ворот лагеря. Комната меня просто сразила. По площади она оказалась больше, чем вся наша квартира в Дюссельдорфе. Широкая кровать застелена стеганым пуховым одеялом, рядом – туалетный столик. Косметикой, согласно правилам, пользоваться нельзя, но столик вполне сойдет за письменный. А в общей ванной комнате, кроме купели, был еще и душ. Но самое главное – в коттедже имелось центральное отопление. Чистая, обставленная новой мебелью комната с личным балконом. Мама бы только головой покачала, увидев, какое мне выделили жилье.

На обед я прошла в главный лагерь через служебный вход. В небольшой офицерской столовой было очень шумно. В это время там собрались врачи и охранники, включая многих из пятидесяти докторов СС, которых перевели в Равенсбрюк. Все – мужчины. На обед подали жареную свинину, картофель с маслом и говядину разных видов. Я надеялась завести знакомство с лучшими медиками Германии, о которых упомянул Кёгель. Хотя так как соотношение мужчин и женщин в составе врачей равнялось сорок девять к одному, то торопиться в этом смысле мне было некуда.