– Спой нам что-нибудь, Толя!
Я ударил по струнам промороженной гитары и затянул чувственно:
«В порту Мурманском,
В тихой гавани,
В семье боцмана я родился…»
Тихий больничный двор, казалось, насторожился. Но я пел все громче и громче, поскольку девчонки из окна заразного барака дарили мне улыбки и воздушные поцелуи.
«Пьем коньяк и ром,
Про моря поем.
И красотки танцуют для нас…»
И тут девчонки завизжали и повалились с подоконника. Я обернулся. На меня во весь опор летел больничный сторож с занесенной для удара метлой. Я бросился на убег.
…Вернувшись в интернат после отшумевшей эпидемии, мы уже не нашли в своих рядах Вовки Зайцева. Куда он делся – никто не знал. И в школе мы его тоже не видели.
Хотя расскажу об одной истории, которая произошла до эпидемии.
По субботам мы уходили из интерната в деревню. И вот однажды мы с удивлением обнаружили, что вместе с нами идет Вовка Зайцев. Его пригласил в гости Коля Манин. Колька был старше меня на четыре года, но я учился в восьмом классе, а он только в шестом, потому что в каждом классе сидел по два года. Мне кажется, что в школе он просто валял дурака, потому что постоянно играл в карты на деньги и почти никогда не проигрывался. И вот Колька ведет короля поселковой шпаны в гости.
Обычно мы приходили в деревню затемно, и, не заходя домой, шли в деревенский клуб на танцы под радиолу.
Колька тоже вместо дома повел Зайцева в клуб. И тут они оба показали себя. И Колька, и Вовка уселись, закинув нога на ногу, и закурили.
Заведующая клубом попросила их выйти, на что Вовка отвечал ей по – хамски:
– Отвали от нас, коза драная. Где хотим, там и курим.
Завклубом онемела.
– Вали-вали! – Поддержал гостя Манин.
Около двенадцати, когда при полной луне, заливавшей округу ослепительным светом, все стали расходиться из клуба, к Вовке подошел мой сосед Сашка Тестов, который уже закончил восьмилетку и работал в колхозе, дожидаясь призыва в армию.
Сашка оттолкнул Манина в сторону и ухватил за шиворот Вовку Зайцева.
Вовка был силен, двухпудовку легко выжимал, но Сашка был много сильнее. В деревне не хочешь, да тренируешься. То воду на огород носить, то дрова колоть, то навоз вилами выкидывать, то на сенокосе косой махать…
Сашка хорошенько тряхнул Вовку, свалил на землю и принялся месить его кулаками.
Подбежала завклубом, закричала:
– Саша! Оставь его. Хватит!
Но Сашка не оставлял поверженного короля поселковой шпаны.
– Схватит, так затрясет! – Буркнул он, продолжая тыкать короля лицом в обледеневшую дорогу.
Наконец, он оставил Зайцева, и потрепанный король вместе с Колькой Маниным поспешил убраться.
И вот этот Вовка после эпидемии пропал. Впрочем, интернат скоро забыл про Зайцева. В стенах его зрел бунт.
Главная причина – отвратительная кормежка. Кормили нас на 33 копейки в день. А что можно дать на тридцать три копейки молодому растущему организму? С хрущевских времен досталась нам кукурузная крупа. Ее, видимо, было закуплено столько, что несколько лет она преобладала в нашем меню. С тех пор один только вид кукурузной каши вызывает у меня приступ тошноты.
И однажды, прочитав меню, я оставил на нем свой автограф, написав, что нас кормят дерьмом.
Интернатское начальство тут же начало следствие: кто написал?
Выдергивали в кабинет директора по одному и учиняли допрос.
Только много лет спустя я узнал, кто продал меня.
Из интерната выехала в деревню административная группа проводить родительское собрание. Она уехала на машине, а мы в это время шли домой пешком. Тот, кто продал меня, шел со мной рядом. Он знал, что сейчас в клубе на собрании идет речь о моем возмутительном поведении, но молчал. У него в кармане была четвертинка водки, и он демонстративно по-взрослому пил ее из горлышка, поглядывая искоса на меня.
