Девять - страница 17



тех, кто вводит вселенную в грех.
Так скотину ведут на убой.
Так упрямицу тащат к постели.
Так безумье, лишенное цели,
ждет мгновенья – покончить с собой.

«Все не так, как тебе хотелось. Душой не криви…»

Все не так, как тебе хотелось. Душой не криви.
Алкоголик домой доберется на автопилоте.
Революцию не обязательно потопить в крови.
Сама увязнет в болоте.
Ибо эта местность болотиста. Бессмысленно помогать
добраться до твердой почвы безногому инвалиду.
Огоньки болотные пляшут. Прогнившая гать
существует только для виду.
Умирает в бездействии действие. В сомнении меркнет ум.
В немощь впадает старость. Осень мучит природу.
Внешнюю музыку заглушает внутренний шум.
Рыбка любит мутную воду.

«задание на дом: изволь нанести на карту…»

задание на дом: изволь нанести на карту
незыблемые границы государства Урарту,
к которым не подойти на расстоянье стрелы
летящей, меча разящего, враждебного взгляда —
ощетинится копьями, окаменеет преграда,
враждебная сила сама не рада —
сжалась в комок и глядит из исторической мглы.
все, что не существует, вечно и неизменно —
небытие подкрадывается постепенно,
чтоб нанести удар, и вечность твоя – верти
ею как хочешь: она затвердевает
под пальцами скульптора, то, чего не бывает,
как плод на каменном дереве созревает:
сиди ученик над картой, рисуй и черти.
тебе все равно, что дорическая колонна,
как березка, одна стоит между камней Вавилона.
Изида с Венерою сестры – зеркальные близнецы.
переселенье народов – броуновское движенье.
не влезай! убьет! – высокое напряженье.
средневековье лоб разбивает о Возрожденье.
мы стары, мы сами себе годимся в отцы.
мы мелкие сошки никем не написанной драмы.
на месте Урарту стоят армянские храмы,
а нам в толпе не протиснуться. ученик
сидит над руинами, над мраморными гробами,
нанесенными на карту, над колоннами и столбами
телеграфными, над порванными проводами,
над скульптурами без хитонов и без туник.
ампутация рук носов и фаллосов на скульптуре,
отношение к сексу в давно погибшей культуре,
технология тирании – стенобитный прибор, бревно
с литою бронзовой головою барана…
крепки границы Урарту, надежна охрана,
солнце зашло, закат зияет как рана,
но закату не больно, точнее, ему – все равно.

«Старость – второе дыхание. Привычка – вторая натура…»

Старость – второе дыхание. Привычка – вторая натура.
Кому хватает выдержки, тому не нужно отваги.
Герои моих стихов – история, архитектура
и плоские человечки, вырезанные из бумаги.
На них написаны тексты, вернее – только фрагменты.
Но если читать между строк, как старцы в детстве читали,
смысл проясняется – золотом на фоне траурной ленты,
где нет ни болезни, ни настоящей печали.
О, эти камни – в высоких железных оградах!
Как выскочат хищники – никому не покажется мало.
О, эти иконы в тяжелых золоченых окладах!
О, эта вечность, которая мало что понимала!

«в советской опере в царской ложе…»

в советской опере в царской ложе
сидит секретарша обкома долго сидит похоже
рядом с ней бандит в голдяках и коже
у обоих внутренний мир написан на роже
над оркестровой ямой руки и лысина дирижера
в музыке слышатся звуки трагедии и укора
балерины кружатся ловко и споро
стройные ножки не укрыты от взора
декорации прошлой жизни дворцы колонны озера
одно из них лебединое лебеди все без разбора
перламутровые бинокли у старушек партера
на галерке сидят софия надежда любовь и вера
здание оперы классное внушающего размера
не берут его ни пожар ни чума ни холера