«Ничто в курсантах не меняется, в какой бы точке Союза они ни находились», – отметил он про себя.
От этой мысли он усмехнулся, и они, поднапрягшись, ухватили сумку за ручки и доставили её в роту.
Затащив сумку в кубрик, Лёха указал Лёньке на свободную койку:
– Тащи сюда свой матрас. Тут будешь спать, а я пойду к Бате и хавчик ему отдам. – Он нагнулся к сумке и переложил из неё несколько тарелок с пюре и котлетами в тумбочку.
Они вместе вышли из кубрика, отнесли сумку Бате, Лёнька забрал матрас и вернулся в кубрик к Лёхе.
Тот в задумчивости сидел за столом.
– Чё заскучал? – поинтересовался у него Лёнька.
– Да чё тут говорить? – невесело вздохнул он.
Вся весёлость и бесшабашность, фонтаном бьющая из Лёхи, куда-то исчезла. Перед Лёнькой сидел обычный парень, которому присущи обычные чувства пацанов, когда с их лиц исчезает маска искусственной беспечности и бравады.
Лёха вздохнул и, глядя на Лёньку, застилавшего себе постель, поделился:
– Не хотел я в это чёртово «Приморское пароходство» идти. Ну никак не хотел! – чуть ли не надрывно вырвалось у него. – Хотелось в ДВ остаться, но тут, понимаешь, заковыка какая оказалась: блатные да женатики туда распределились. Нет блата – иди на танкера, на Камчатку или Сахалин. – Лёха со злостью махнул рукой и мастерски выругался. – Были корефанами-друзьями, а на деле что получилось… У кого лапа волосатее, тому – всё, а у кого ничего, тому… – и Лёха выставил перед собой согнутый локоть. – Как теперь смотреть на этих друганов? – Он вновь разразился забористыми перлами русского языка.
Но, успокоившись, посмотрел на Лёньку, прекратившего заниматься постелью. Лёнька выпрямился и внимательно смотрел на изливающего душу Лёху.
– Вот, например, я… – вновь начал Лёха. – Я с Манзовки. Так что? В ДВ оставили? Не-ет, – он горько усмехнулся, – на танкера направили. А у меня Танька во Владивостоке. Тоже учится. Год ей ещё учиться. А тут в Находку надо ехать. Где там жить? Как там дальше быть? – За поддержкой своих слов Лёха вновь посмотрел на Лёньку. – А никто не знает, – и он развёл он руками. – Чё делать? Понятия не имею. – Он на несколько мгновений умолк и уже другим тоном начал новую тему: – Надо сейчас до мамани съездить, хоть дипломом похвастаться. Пусть порадуется, – это он уже добавил мягко, представляя себе, как мать примет его.
– Так едь к ней. Чё ты тут сидишь тогда и её, радёмую глушишь? – Лёнька кивнул в сторону тумбочки, в которую Лёха уложил еду и добычу из гастронома.
– Да, – вновь махнул рукой Лёха, – дела тут некоторые закончить надо, с Танькой объясниться, да и ещё кое-что. Вот я и взял билет только на завтра. Так что давай по пять граммулек на зуб примем, да я пойду. – Лёха поднялся и наклонился над тумбочкой.
– А может, не надо? – предостерёг его Лёнька. – Всё-таки серьёзный разговор у тебя с твоей Танькой намечается…
– Да ну тебя, учитель хренов! – Лёха распрямился, держа в руке бутылку, и, приподняв её, пояснил: – Это я так, только для храбрости. – Он задорно, как и прежде, ухмыльнулся, как будто и не было тех мимолётных грусти и слабости, которыми он поделился с Лёнькой несколько минут назад.
– Хозяин – барин, – пожал плечами Лёнька. – Я вот тоже со своей девчонкой перед отъездом из Мурманска разругался вдрызг. Нажрался и устроил скандал. Специально нажрался, чтобы она за мной никуда не ехала и отстала. Во где засела! – Он резанул себя по горлу ребром ладони, пояснив: – А то что-то уж очень много планов она на меня распланировала. Короче… Дрыснул я от неё таким образом, – и хохотнул.
