– Что, нет подходящей по статусу кареты? – вопрос сопровождается едким смешком, и у меня окончательно срывает тормоза.
– Представь себе. В такую дыру нормальные автомобили не ездят.
– У-у-у… Позвони папочке. Пусть пришлет водителя.
– Сама как-нибудь разберусь без твоей помощи.
– Как в клубе?
А-р-р-р!!! Поворачиваюсь, чтобы ответить какой-нибудь колкостью, только в голову ничего не приходит, а Блад щелчком отправляет окурок в сторону урны, закидывает сумку на плечо и, схватив меня за локоть, тянет к подъезду.
– Пошли, принцесса. Покажу как живут простые смертные. Даже чаем напою пока твоя карета едет.
– Здесь постою! – дёргаю рукой, но проще ее отпилить, чем вырваться. – Отпусти!
– Естественно отпущу. Не хватало мне только разборок с твоим принцем-защитничком. Прискачет на своем коне тебя выручать, а я не в форме. Как он, кстати? Оклемался?
– Нормально! Хочешь, позвоню ему, и сам убедишься?
– Да ладно!? – смеётся, – Один что ли приедет? А как же его гвардейцы? Или на этот раз сможет без них справиться?
– Представь себе!
Он хохочет в голос и мотает головой, но и я сама понимаю, что, даже если Гордеев и решится приехать и сцепиться с Демоном, снова получит по лицу. Блад не особо церемонясь вталкивает меня в подъезд и подталкивает в спину к лестнице. На втором этаже открывает обитую потрескавшимся и выцветшим дерматином дверь:
– Милости прошу в мою пещеру, принцесса. Можешь даже обувь не снимать, чтобы не испачкаться.
– Животное! Дикарь!
Я сыплю, кажется, самыми точными эпитетами, но они отскакивают и лишь сильнее веселят Демона. Кивает на каждый, соглашаясь, скидывает сумку на пол, куртку на вешалку и с полочки достает тапочки, которые ставит к моим ногам.
– Сама решай ждать здесь, в моей берлоге, или на улице в одиночестве. Кухня там, если надумаешь попить чай, – рукой показывает направление куда уходит, стянув кроссовки.
И я теряюсь. Запутываюсь в своих эмоциях окончательно и бесповоротно. Вид простых тапочек с потёртыми от времени задниками, громкое тиканье часов в комнате, шум воды из крана и ехидная ухмылка в машине – качели, сошедшие с ума. А меня на них раскачивает все сильнее. Так, что не успеваю понять, что со мной происходит и как себя дальше вести, как реагировать на все происходящее. Снимаю туфли, засовываю ноги в тапочки и иду. Только не на кухню, а в комнату. Щелкаю выключателем и качели ухают вниз, чтобы взмыть ввысь по новой. Расправленный диван с небрежно наброшенным пледом вместо покрывала. Кресло. Старое и скорее всего скрипучее, но, наверное, удобное, если до сих пор его не выкинули. По правой стене стоят какие-то рамы, прислоненные одна к другой, и я осторожно разворачиваю одну, чтобы посмотреть, что это. Картина. Осенний парк. Яркие листья, кованые фонари, на скамейке, расчищенной от листвы, старичок читает газету. На следующей одинокое дерево в поле, и на одной из его нижних веток полощется что-то вроде платка или воздушного шарфа. Будто его сорвало с чьей-то шеи порывом ветра и унесло. Сердце екает, а пальцы тянутся к следующему полотну. Отодвигаю, рассматриваю, запутываясь все сильнее. Демон рисует? Оборачиваюсь, замечаю в углу сложенный мольберт и картонную коробку. В ней краски и перетянутые резинкой кисти. Все ещё не веря, трогаю их, пытаясь сложить в одном человеке такие разные стороны. Художник и боец. Как такое может совмещаться? Или все же может? На табуретке, выполняющей роль тумбочки, скомканные наушники и CD-плеер. За стеклом окна, на балконе, кресло-качалка и наполовину заполненная окурками пепельница на подоконнике. Рядом с ней темное пятно от кружки и сломанный карандаш.
