— То есть, Шихонг? — опустившись на шкуры, я положила рядом тушку голубя и погрозила пальцем оживившейся при виде неё Хедвиг. — Тоже считаешь, победить в этой войне будет не так просто, как думают Тургэн и его отец?
— Уверенность в победе — первый шаг к поражению, — как всегда уклончиво, проговорил Фа Хи.
— Нечто подобное ты говорил и когда я "охотилась" за Бяслаг-нойоном. Но он — мёртв, а о моей причастности к его смерти так никто и не догадывается.
— Повезло, — невозмутимо пожал плечами Фа Хи.
Взяв с низкого столика глиняную бутылочку и две чашечки, он сел рядом со мной, наполнил одну и вопросительно посмотрел на меня.
— Вино, "сливовое, с твоей родины"? — я улыбнулась. — Спасибо, но с этим завязала. По крайней мере, пока не будет нового повода напиться.
— Какого? — учитель отхлебнул из своей чашечки.
— Ну не знаю... Например, Сунь Ливей разобьет армию халху, и мы все попадём в плен, — вернулась я к интересовавшей меня теме. — Или эти твои Тёмные Боги пробудятся.
— Время Тёмных Богов ещё не пришло. А, если армия халху будет разбита, в плен нас брать не будут.
— То есть, ты не исключаешь такой возможности? — я отдёрнула тушку голубя от исподволь подобравшейся к ней Хедвиг.
— Всё возможно, — Фа Хи снова отхлебнул из чашечки. — У Сунь Ливея было достаточно времени на подготовку. Армия халху сильна, но он хитёр, как старый лис. Это будет война не сил, а хитрости и коварства. Кто изворотливее — тот и выйдет победителем.
— И, думаешь, это будет Сунь Ливей?
Учитель неопределённо качнул головой и снова наполнил чашечку.
— А на какой исход надеешься ты? — допытывалась я.
— Моей целью всегда был мир.
— Поэтому ты отказался от участия в военных действиях? Из-за стремления к миру, а не потому что придётся воевать против "своих"?
— Я лишился права считать жителей Шихонга "своими", когда перешёл на службу к хану ханов, — лицо Фа Хи оставалось совершенно бесстрастным. — Но кого бы ни причислял к "своим" сейчас, война между Астаем и Шихонгом — не та, которую следует вести. Ни каган Тендзин, ни Сунь Ливей этого не понимают, но понимаю я. И поэтому сохраняю силы для битв с настоящим противником.
— С Тёмными Богами? — усмехнулась я. — Но то, что в этом случае противники — не люди, не делает их более настоящими, чем тот же Сунь Ливей. Когда Тургэн сказал об объявленной Шихонгом войне, я была в смятении. Сражаться против народа, к которому принадлежали Киу, Сонг, Сяо Ци... Вэй? Но на самом деле я ведь буду сражаться не против них, а против Сунь Ливея и его армии фанатиков, которые разжигали эту войну с самого начала. Сунь Ливей пришёл тогда в монастырь, зная, какой бедой может обернуться его визит. Он нападал на приграничные улусы и вредил каганату, как только мог. Он хотел этой войны. Что ж — пусть получит её сполна!
По скуластому лицу учителя мелькнула улыбка.
— Что смешного? — вскинулась я.
— Меня всегда забавляло, как ловко человек может найти оправдание любым своим поступкам.
— Мне не нужно оправдания, чтобы драться!
— Очевидно, нужно, — с той же улыбкой возразил Фа Хи. — Твоя решимость колеблется между верностью памяти прежней глубокой привязанности и преданностью новой. Могу представить, как это нелегко. Сунь Ливея действительно необходимо остановить, но, сражаясь с ним, ты всё же сражаешься с народом, к которому принадлежали твои друзья. Если бы кто-то из них выжил, вероятно, они были бы сейчас среди воинов, расположившихся лагерем на "другой стороне" и ждущих приказа идти в наступление.
