Дикая собака - страница 30

– Нанок, ко мне, – позвал я тихонько, приседая на корточки и протягивая руку. Пес посмотрел на меня, отпрянул назад и побежал в лес в ту же сторону, откуда они только что пришли. Инук последовал за ним.

– Торопись следом! – сказал Пестун. – Обойдем со стороны.

Я бежал на лыжах, иногда летел. Пытался выровнять дыхание, но все же задыхался. Пестун подъехал ко мне сбоку, но я продолжил идти первым. Когда собаки наконец пересекли лыжню, с которой следом помчался другой преследователь, я в отчаянии ударил палкой в сугроб, поскольку хотел продолжать.

Меня вырвали из мира, который был таким ясным и простым. Придя в себя и посмотрев на стрелку, которую следующий преследователь начертил палкой, вероятно, указывая нам направление движения, я понял, что совсем выдохся. Меня трясло. Тяжело дыша, опустился на колени.

– Это была хорошая гонка, – сказал Пестун. – Теперь глоток воды и ничего больше, кроме дороги домой.

Лес вокруг костра начал темнеть. Круг огня выделялся уже отчетливо. У ожидавших на площадке машин больше не мелькали темные фигуры. Последнее преследование дня закончилось. Шесть лыжников пытали свое счастье, добычей служили многократные встречи с собаками. Шестой лыжник уже почти настиг их в топком буреломе у ручья, но собаки успели выскочить в просторный лес, где снег не проваливался под лапами, что обеспечило им преимущество.

Пестун шевелил костер палкой, пытаясь улучшить горение. От пронизывающего холода передернуло плечи. Я глотнул из деревянной кружки уже остывший кофе. Видимо, я забылся, слишком долго глядя на огонь, и напиток остыл от такого настроения. Я пытался разговаривать с Пестуном, но связанный с погоней драйв как будто совершенно из него выветрился. Он снова походил на свое окружение: как этот лес, был тихим и суровым, с седым бородатым лишайником на висках и под подбородком. Или же, быть может, как каюр обычно напоминает своих собак, так и он стал похож на северных оленей: бегал с выпученными глазами по окрестностям, лишь фыркая время от времени.

Нас было двое с нарушениями речи – парень из молчаливого дома и лесной бабай, поэтому настоящего разговора не получилось. Но было в нем что-то настолько давящее, что я вынужден был заполнять пустоту.

Я поинтересовался, где его дом, и он ответил одним словом: Лохиярви. В ответ на вопрос, жил ли он здесь всю свою жизнь, услышал, что куда же от родного дома. Когда я сообщил, что в моей семье есть шахтеры, он сказал, что здесь нет рудников. И не будет. Спросил, живет ли он только оленеводством, и услышал возражение, что этим никто не живет. Вопрос, есть ли у него крупный рогатый скот, он молча проигнорировал, глядя в пространство.

И все же я кое-что узнал. Понял, что он вырос на небольшом хуторе, где держали северных оленей и другой домашний скот. Его дед смолил лодку, что было видно по коричневым пятнам на свитере, источавшем смоляной запах. Ждали, когда вскроется лед и возвратятся кумжа с лососем. Щуки и сига для еды было предостаточно.

Вопрос о том, есть ли у него семья, был последним гвоздем, забитым в наш разговор. Он замолчал, ушел в свой мир и словно забыл о моем присутствии. Во взгляде мелькнуло нечто похожее на то, что бывало у матери, как будто мгновенно опустился защитный занавес. Я не знал, что его беспокоило, но что-то погасило свет в его глазах. Хотелось услышать больше, хотя бы в основном. Конечно, ситуация была бы ужасной, если бы он вдруг открылся. Я запутался бы в словах и вряд ли произнес что-либо разумное.