Выхожу, готовая ко всему, а у забора копошится Шура. Отбой тревоги.
— Ты что тут делаешь? — выдохнув, я бросаю топор в траву.
— Обереги снимаю, — спокойно сообщает.
— Вот ты интересная! — хлопаю растерянно ресницами. — Сама мне сказала — развесь, а теперь снимаешь.
— То было вчера, а сегодня ситуация поменялась. Гостя ждём.
— Шур, с тобой всё нормально? Мало того что ты этого дикаря как родного готова принять, так ещё и ночью. Успокойся уже, он если и придёт, то завтра.
— Завтра, Лера, наступит после полуночи, — с серьёзным выражением лица выдаёт Шура.
— Хочешь сказать, что он среди ночи припрётся? — у меня больше слов нет, одни слюни.
— Думаю, да.
— Нет! Не пущу я его ночью, — иду к соседке, хватаюсь за оберег, который она сжимает в руке. — Верни на место.
— Лера, не упрямься. Делай, что говорю, — упирается Шура.
— Ты с ума сошла?! Что этому дикарю тут ночью делать? Он с дочерью повидаться хотел, а она спит. Повесь обереги на забор!
— Хочешь его разозлить? — щурится соседка. — Разозлишь — сама не обрадуешься.
— Слушай, я сейчас забуду об уважении к тебе и попрошу уйти. Скорее всего, это будет грубо, — я на пределе, и нервный срыв не за горами.
— Забудь, — разрешает соседка. — Только он всё равно придёт и побрякушки эти его не остановят. Только из себя выведут.
— Почему абсолютно дикие вещи ты готова принять как нормальные? Шура, объясни.
— Мы с тобой поговорим, когда я на папашу гляну. До этого я ни в чём уверена быть не могу, а сочинять не стану. Ясно?
Шах и мат — я сдаюсь.
Шура права — дикарь может заявиться ночью. Запросто! Он уже так делал, а во двор не зашёл не потому что его обереги остановили. Не знаю причины, по которой он остался за калиткой, но что-то мне подсказывает — второй раз такое не повторится.
— Извини, погорячилась, — я вздыхаю и вглядываюсь в темнеющую даль. — Может, не придёт, а? Ночью-то…
— Придёт, — уверенно заявляет Шура. — У Маши клык проклюнулся? — резко меняет тему.
— Ага, — киваю. — Да такой острый — жуть! Глянь, я порезалась, когда щупала, — показываю ей палец с ранкой.
— Скоро второй пойдёт, — соседка не обращает внимания на мою конечность, продолжает отвязывать обереги. — Мало времени осталось… — бурчит под нос.
— Для чего мало времени?
— Узнаешь.
Вот и поговорили. Все мои попытки узнать у Шуры больше заканчиваются провалом. Я, вопреки здравому смыслу, уже сама с нетерпением жду гостя — уйдет, и соседка мне все карты раскроет.
…Оставшиеся полтора часа до полуночи мы с Шурой лазим по моему огороду вдоль забора — обереги снимаем. И чем ближе «нули», тем страшнее.
— Выдыхай, Лера, — соседка отвязывает последнюю побрякушку и кладёт руку мне на плечо, — всё нормально будет. Ты, главное, не взбрыкни.
Я хочу ей ответить, что обещать этого не могу, но вдалеке появляется свет фар. «УАЗ» Яна, рыча мотором, мчит к моему дому. Это точно он, больше некому тут в такое время на машине… Ох, блин! У меня в груди крошится лёд, и ноги немеют от страха.
Машина останавливается у забора, водитель глушит мотор, и в тишине поднимают лай собаки. Как-то с опозданием они заголосили и не слишком рьяно. Лениво тявкают, будто для проформы — мол, работа у нас такая, надо.
— Отомри, Лера! — шипит на меня соседка. — Возьми себя в руки.
Моё непослушное тело понимает команду Шуры по-своему — я обнимаю себя за плечи. Смотрю, как огромный дикарь выходит из машины, идёт к калитке, открывает её… Перед глазами всё плавно, как в замедленной съёмке с дымком.
