О чем я лично очень пожалела уже через пару часов.
Все это время мы сидели на своих местах в партере, изображая живейший интерес к происходящему на сцене, а там концертные номера и театральные миниатюры перемежались рабочими моментами со сменой декораций и освещения. После артистов в костюмах на подмостки выскакивали рабочие в комбинезонах и командующий ими нервный худой мужик, похожий на вампира, – весь в черном, худой, бледный, с очень длинными нервными пальцами. Показывая, какие страдания причиняет ему тупость персонала, он то и дело со стоном закрывал глаза ладонью, и тогда казалось, что на его физиономии неуютно устроился инопланетный хищник-лицехват.
– Это режиссер шоу, – любезно объяснила нам Марфинька. – Забыла, как его… Какое-то посконно-сермяжное имя. Не то Митрофан Лаптев, не то Никифор Кашин…
– Евграф Носков, – подсказала я, поскольку успела прочитать афишу.
– Не исключено. – Марфинька не стала спорить, но интонацией внесенную поправку не одобрила. – Плохой он режиссер, я считаю. Не может должным образом организовать процессы. Публика давно уже ждет антракта.
– А буфет будет? – встрепенулась при упоминании антракта Ирка.
– Да, но без икры и шампанского, – поморщилась Марфинька. – С раздачей воды и бутербродов. На меня не берите, я приглашена на приватный фуршет за кулисами.
– Как это – не берите? – возмутилась Ирка. – Все возьмем и съедим, дети не откажутся от лишнего бутербродика.
Я покосилась на Манюню и Масяню. Они уже явно были готовы на что угодно – хоть в очереди за бутерами стоять, хоть ползать между рядами, вытирая пыль под креслами парадными вельветовыми костюмчиками, лишь бы не сидеть на месте еще час-другой.
Марфинька была права: режиссеру стоило подумать не только о собственных творческих муках, но и о страданиях публики, прикованной к креслам. По-моему, торжественный выход героя праздника вполне можно было снять с первого же раза, не делая дубли в тщетной попытке добиться идеального дефиле.
Тут нужно отметить, что Евграф Носков проявил некоторую предусмотрительность, оставив съемку номеров с участием бенефицианта под конец. Молодые актеры «отстрелялись» довольно быстро. Дедуля Барабасов тем временем отдыхал в своей гримерке и вышел на сцену только через два с половиной часа после начала съемки.
Увы, он вышел неправильно. Не так, как это видел режиссер.
В представлении Евграфа Носкова Борис Барабасов с гитарой легким, быстрым шагом выходил из темноты на авансцену, где в свете софитов задушевно исполнял «Песенку кавалергарда» из кинофильма «Звезда пленительного счастья». Он в нем в свое время отметился в какой-то малозначительной роли.
Поскольку, вопреки тексту песни, наш кавалергард дожил до весьма почтенных лет, костюмировать его должным образом не вышло. В лосины-то худощавый старичок, пожалуй, втиснулся бы и ментик на сутулое плечо набросил бы, почему нет, но натянуть положенные кавалеристу высокие сапоги никак не мог.
– У него же артрит и подагра, – сообщила нам Марфинька с плохо скрытым злорадством, после чего демонстративно потопала в пол собственными изящными туфельками.
Здоровье она всегда берегла, а потому до сих пор может щеголять в модельной обуви на каблуке.
Не имея возможности экипировать кавалергарда-долгожителя по форме, художник по костюмам проявил изобретательность и одел бенефицианта «в домашнее», но с отсылкой к позапрошлому веку. В мягких брюках на штрипках и стеганой бархатной куртке, под которой пенилось кружево белоснежной рубашки, Барабасов с его седыми кудрями походил на заслуженного ветерана войны с Наполеоном. Героический образ чуточку портили вышитые сафьяновые туфли без задников, но тут уж ничего нельзя было поделать: подагру с артритом победить потруднее, чем Бонапарта.
