Насытившись, Гилан стряхнул крошки с дублета, провёл ладонью по щетине на подбородке. По знаку хозяина слуги тут же убрали со стола, оставили только кувшин с вином и кубки.
Вейла отложила салфетку:
— Не буду вам мешать. — И поднялась.
— Останься, — попросил Гилан и обратил взгляд на зятя. — С вашего позволения.
— Конечно-конечно, — откликнулся Эймир. — Посиди с нами, Вейла. Одуванчик наверняка уже спит.
— Её зовут Эбета, — прошептала сестра, усаживаясь на стул.
— Нет ничего зазорного в том, чтобы говорить дочке ласковые слова.
— Дочке! А не называть её цветочком при посторонних.
— Твой брат не посторонний!
Гилан постучал ногтями по подлокотникам кресла, привлекая к себе внимание:
— Мой отец знал, что скоро станет дедом?
Эймир покачал головой:
— Никто не знал. Мы с Вейлой молчали до последнего, боялись спугнуть счастье.
— До родов оставалось два месяца, — подала голос сестра. — Мы подумали, что тянуть дальше нельзя, и Эймир… — Вейла судорожно вздохнула и прижала ладонь ко рту.
— В тот злополучный день я ведь приехал в Фамаль не для того, чтобы принять участие в соколиной охоте, — продолжил Эймир. — Я хотел сообщить Киарану радостную новость. Перед этим я заезжал в Калико, накупил подарков: материи на пелёнки, одеяльца, серебряную купель, фунт миндаля, лимонных леденцов. Выторговал бочонок лучшего вина. Думал распить с тестем. — Глядя в пустоту, Эймир покивал своим мыслям. — От Фамаля до моего замка два дня пути. С ужасными вестями я ехал домой почти неделю. Растягивал время.
— Эбета родилась недоношенной, — вновь проговорила сестра. — Если бы не Эймир…
Он дотянулся до её руки и нежно сжал ей пальцы:
— Всё в прошлом.
Вейла грустно улыбнулась:
— В прошлом.
Гилан наполнил кубок и принял расслабленную позу, хотя каждая жилка звенела от напряжения.
— Хочу открыть вам тайну. — И надолго умолк.
Зять и сестра опасались неосторожным словом сбить его с настроя, а Гилан думал, что, кроме этих людей, ему больше не к кому обратиться. Чтобы они не отказали ему в просьбе, он должен их обмануть. И этот обман останется с ними на всю жизнь.
Гилан взбалтывал вино в кубке, а перед внутренним взором стояла Дева. Она жила в заброшенном монастыре вместе с детьми-отказниками. Собственно, поэтому Гилан часто наведывался в полуразрушенную обитель. Ему не давала покоя мысль, что эта девочка — дочь титулованного лорда и матери короля — по праву рождения достойна большего. О ней должны заботиться лучшие няньки, её должны воспитывать опытные гувернантки. Она должна спать на перине, носить платья из шёлка, рисовать, вышивать, рассказывать стишки. Есть ложкой и вилкой, а не руками. Ей должны кланяться и исполнять её желания. В монастыре такое невозможно, там все равны. Стая взращивает воинов и воительниц, а не леди. В конце концов, от неё никто не отказывался, просто так сложились звёзды, что её родители мертвы.
Дева словно понимала своим детским умом, что здесь ей не место. Не играла с ровесниками, не баловалась, не плакала и не смеялась. Сидела либо у костра, глядя на огонь, либо на прогнивших мостках, рассматривая матовую гладь Немого озера. Несколько раз она сбегала, и всякий раз её обнаруживали спящей под деревом с похожими на корни ветвями. В её возрасте дети лопочут без умолку — Дева роняла скупые фразы, будто знала словам цену. И внешне она отличалась от воспитанников Стаи: мраморная кожа, белые как снег волосы, бездонные глаза цвета прозрачной воды. Всегда чистая, опрятная, словно к ней не липла грязь.
