— Ладно, — кивнул Ребер. — Пойду оденусь. По дороге померкуем.
Подростки неслись по лесу. Перепрыгивали через коряги, подныривали под разлапистые ветви, продирались сквозь заросли орешника и ни разу не остановились, чтобы перевести дух. Выбежав на лесную опушку, поблагодарили Небесную Стаю за защиту и ненадолго попрощались.
Спрятав нож за пояс штанов, Тиба пополз между грядками к крайним домам деревни.
Увидев вошедшего в зал подростка, хозяин таверны подскочил к нему и отвесил подзатыльник:
— Ты где пропадал?
— Спал в конюшне, — ответил Тиба, прожигая взглядом половицу у себя под ногами.
Когда-нибудь он припомнит хозяину все тычки, подзатыльники и оплеухи. Сейчас главное — выдержка и показное смирение.
Хозяин прошипел:
— За сон я не плачу. Вычту сон из жалования, и не возбухай потом. — Кивком указал на подвыпившую троицу, коротающую ночь за игрой в карты. — Никак не улягутся. То пива им подай, то девку приведи. Спариваются прямо здесь. Пол заплевали, засморкали. Когда уйдут, всё тут вымоешь. И проследи, чтобы ничего не утащили.
Тиба скроил серьёзную мину, а смех так и рвался из груди. Что здесь можно украсть? Разве что столы, предварительно разобрав их на доски, иначе они не пройдут в дверной проём. Или скамейки, на которых спят путники, не желающие тратиться на комнату и постель. Или масляную лампу; так она доброго слова не стоит. На табурете бочонок пива — за него картёжники однозначно заплатили. На ступенях лестницы, ведущей на жилой этаж, сонно посапывала шлюха. Её отсюда не выманишь — ей ли не знать, что за стенами постоялых дворов и непотребных домов продажных девок не покупают, а насилуют. На двери кухни крепкий навесной замок, но и там нет ничего интересного.
— И попробуй только усни! — погрозил хозяин кулаком и, тяжело ступая по ступеням, поднялся наверх.
Кухарей, мойщиц посуды, прачек, полотёров и мальчиков на побегушках набирали из местных. На их защите стояла сплочённая деревенская община. За плохое отношение к работникам хозяин таверны отвечал перед старостой. Споры разрешались на сходках и, как правило, не в пользу содержателя заведения. Тиба — пришлый. За него некому заступиться. По этой причине все ругательства и подзатыльники доставались ему. Только его штрафовали за малейшую оплошность, и только он нёс ночные дежурства в трапезной, поскольку крестьяне с подачи приходского священника называли ночь временем дьявола, и если задерживались на работе, то за двойную оплату.
Тиба не нуждался в деньгах — в его каморке под половицей хранилась монетница, набитая под завязку медяками и серебряными «коронами». Не голодал — в месте, где всегда остаются объедки, крайне сложно умереть с голода. Единственное, чего катастрофически не хватало тринадцатилетнему подростку, — это четырёх часов сна, а спал он в основном утром, когда звучат голоса постояльцев и челяди, когда постоянно топают по лестнице, а во дворе ржут лошади. Тиба с нетерпением ждал окончания срока своей службы в таверне. Через полгода его место займёт другой подросток, а он вернётся в логово Стаи и продолжит обучение военному мастерству.
Подойдя к картёжникам поближе, Тиба привалился плечом к столбу и вперил взгляд в затылок наёмника. Играет в карты несколько часов кряду — как ему не надоело?
— Подслушиваешь?
Тиба несколько раз моргнул и уставился на купца:
— Нет.
Наёмник повернулся к Тибе лицом, испещрённым шрамами:
