[206]
В заключение приходится упомянуть о жестоком всё-таки случае в семинарской жизни. Был день 25-летнего юбилея В. А.207 Это знали его ученики. Он был на занятиях, не желая, очевидно, по долгу службы пропустить занятия. И вот, когда он шёл в учительскую на перемену, в другом конце коридора из-за угла раздался дикий свист в специально заготовленные для этого свистки. Он подошёл к краю этого коридора и погрозил кулаком. После перемены должен был быть урок в нашем классе, и все ждали, как он проведёт этот урок. Как всегда, В. А. поднялся на кафедру, ни одна жилка в его лица не показывалась изменившейся, как всегда он спокойно вызывал на ответ и так же, как всегда, прекрасно провёл объяснения. Ни слова, ни намёка на то, что освистали. Так расплатились с ним за его строгость и требовательность, может быть, потомки его бывших учеников. Об этом узнали потом люди, которые далеко не симпатизировали В. А., и они всё-таки сказали: «Это было слишком жестоко!»208209 Как не вспомнить при этом классические слова Цицерона в речи против Катилины: «O tempore, o mores!» («О времена, о нравы»!).210
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 82-87.
Владимир Александрович Кандауров
211
В. А. в нашей семинарии был преподавателем математики и физики. Он кончил Харьковский университет. Высокого роста, стройный, с ликом римлянина В. А. имел внушительный вид. По своему характеру В. А. был полною противоположностью некоторым своим коллегам-преподавателям, например, В. А. Фаминскому. Был он извечно вежлив, деликатен даже в таких случаях, когда бывали поводы к тому, чтобы вспылить, сделать резкое замечание: например, когда ученик не сделал уроки, он мягко замечал: «что же Вы, голубчик?…»
В курсе семинарии значились: алгебра – в первом классе, геометрия – во втором классе, тригонометрия – в третьем и космография и физика – в четвёртом классе. Таким образом, круг математических наук был представлен широко, но к математике именно в семинарии очень легко можно было отнести слова А. С. Пушкина: «мы все учились понемногу – чему-нибудь и как-нибудь». Так алгебру заканчивали уравнениями с двумя неизвестными и простейшими случаями извлечения корней; геометрию определением площади круга; тригонометрию – элементарными случаями решения задач на тангенсы, котангенсы, синусы и косинусы; космографию – кое-какими сведениями о земле, луне; а по физике проходили немного из механики, отдел света, теплоты, без решения задач, и кое-что об электричестве. Грубо, но можно образно сказать: «все эти науки мы изучали до тридцатой страницы». Было время, что иногда В. А. хворал и часы, пропущенные при этом, не компенсировались, а программа сжималась, комкалась. Рассуждали при этом, очевидно, так: не велик грех, если не будет и пройдено всё по программе: лучше не будут мечтать об университете. В этом рассуждении меньше всего был повинен В. А. Такова была общая установка в отношении математических наук в семинариях.212 В. А. блестяще проводил уроки213, но часов было мало, а по физике был так беден кабинет, что часу-двух было достаточно, чтобы продемонстрировать всё его содержимое. Что можно было бы поставить в упрёк В. А., так это-то, что в четвёртом классе у нас был организован кружок изучения математики по самоучителю (Битнер: приложение к «Вестнику знания»), но В. А. даже и не поинтересовался этим делом. Кружковцы взялись энергично за это дело и всё объявляли: «вот ещё отмахали одну лекцию», но недолго «махались»: дошли только до четвёртой или пятой лекции.
