– А я гляжу, ты хорошо живешь? – выдыхает Серега и делает глоток.
– Не жалуюсь.
– Везет. У меня все наоборот.
– Знаешь, я, когда в театре работать начинал, аванс или зарплату задерживали, пешком до работы ходил.
– О, – воодушевляется Серега. – Я до сих пор хожу…
Швейцер на удивление протрезвел, речь его стала слаженнее и спокойнее.
– Знаешь, – новый хмель приятно кружит голову, язык развязывается, – я когда-то хотел разрушить все это.
– Не понял?
– Ну, вот все, что ты видел сегодня вечером.
– И как?
– Да что-то не вышло.
Делаю глоток, передаю бутылку актеру.
– Не огорчайся, тебе, вон, любой завидует из нашего театра, да, я думаю, и из твоего бывшего тоже – заметил, с какой ненавистью на тебя глядят. – Серега ладонью поправляет растрепавшиеся кудри. – А о тебе я наслышан, звезда культурного подполья… Ты зачем свой спектакль отменил?
– Назло, – вдыхаю аромат изуродованного нашими челюстями цитруса…
– Назло? – Пауза…
Издалека слышится песня:
Закрой глаза, всё постепенно,
и тебя тут никто не заменит…
– Да, назло.
– Вот это правильно.
– Мне скучно… Нет, я так всем доволен, просто хочу что-то сделать.
– А давай свой театр сделаем? А? Я так об этом мечтаю. Без всего этого говна.
– Какого говна?
– Но ты понимаешь.
– Понимаю.
Снова делаем по глотку текилы. Закуриваем. Ровный дымок одурманивает парковые заросли.
«Я устраиваю рамс, ты ставишь шах и мат…», – слышится из другого мира.
Мужики-шахматисты поругиваются. Один из них, что в качестве зрителя, громко резюмирует:
– Ну, вот и доумничался – хуй на пешку обменял.
Он поднимает голову, замечает нас – притаившихся в кустах, строящих масштабные планы.
– Что нам для этого надо? – Я прокручиваю в голове все возможные варианты.
– Ты серьезно?
– Да.
– Ну, в первую очередь нужна сцена, площадка, зрительный зал, свет, звук, более-менее пригодное для этого здание. – Серега глядит себе под ноги, чувствуется, как в голове его ворочаются мысли. – Актеры. Ну это ладно, мы могли бы их поначалу сами пригласить из других театров, кто нам нужен. Да не, ты не забивай голову, это я так сказал – помечтал.
– А если я найду тебе все это, то что? – Мой язык начинает заплетаться.
– Да не знаю что. – Серега злится. – Ты хоть представляешь, что значит театр?
– Не хуже тебя, – резко отвечаю я.
– Так ты серьезно? – Пара вопрошающих глаз восходит из темноты, Серега берет из моих рук бутылку, остервенело, без всякой меры, отхлебывает текилу. – Ты серьезно?
– Серьезней некуда.
– А тебе зачем это надо?
– А чтобы вон, – указываю рукой в сторону музыки, – говна такого поменьше в городе было.
Между нами тает лёд,
пусть теперь нас никто не найдёт.
Мы промокнем под дождём
и сегодня мы только вдвоём…
– Все-таки я тебя не понимаю, у тебя же и так все хорошо…
– А ты пока не пытайся, – с небольшим наездом отвечаю я, хотя, честно, я сам еще до конца не понимаю – зачем мне сдался этот театр? Просто какая-то потаенная мысль в голове нашептывает, что надо, а зачем? – объяснять не хочет.
Пейзажи парка в пьяных глазах обретают таинственность и заповедность. Мы, громко разговаривая, проходим мимо шахматистов и вываливаемся на бульвар. Пошатываясь, движемся в сторону памятника террористам. Да, как ни странно, в нашем городе такой имеется – поставлен в советское время народовольцам, пытавшимся убить царя. Из темноты на свет фонарей тянутся одуванчики. По левую сторону едва озаренной электричеством кирпичной стене параллельно нам кинолентой тянутся непонятные надписи. Попадаются граффити и портреты Че Гевары.
