Для тебя я ведьма - страница 52

— Ромео, дружище, поможешь составить отчёт? — Торе принёс писчий набор в деревянном чемоданчике.

— Спрашиваешь! — Ром отправился к столу, где командир готовил казнь на бумаге для синьорины Эспозито.

— Что вы напишите? — Мими подняла глаза, и я впервые увидела в них не разъярённую фурию, не трусливую мышь, а человека с болью в душе. Маски сброшены, но аплодисменты не к месту.

— Ничего, кроме лжи, — вздохнул Торе. — Скажем — Мими Эспозито перешла на сторону бездны. Засвидетельствуем, опишем место шабаша, добавим красок и героизма Ловчих. В принципе — всё.

— Да-а-а, — Ром поджал губы, изображая сожаление, — казнь назначат на ближайший день. Имущество, как и положено, сожгут, а то, что не горит, очистят от греха и отправят на нужды инквизиции. Конверт с завещанием даже не вскроют. У тебя большая семья, Мими?

— Большая, — наблюдательница закрыла глаза.

— Не стану утверждать, но могут взяться и за родственников, — лекарь подошёл к ней, провёл пальцами по каштановым волосам и коснулся закрытых век. — Мне жаль.

— Вам не жаль, — из уголков глаз синьорины покатились крупные капли.

На этот раз синьорина Мими плакала породисто. По мраморным щекам стекали прозрачные ручейки, а на лице не дрогнул ни один мускул. Изящными пальчиками она собирала скопившуюся влагу, гордо держа голову прямо. Чистота и благородство.

— Сочувствую, — Торе ударил в литавры, завершая театрализованный парад.

— Сальваторе, — строго посмотрела на кучерявого. Слишком уж довольная физиономия для такого финала.

— Считаешь, я чрезмерно жесток, куколка?

Нет, я не считала его жестоким, скорее справедливым, но синьоры явно перегибали палку. Мими искренне поверила в намерение сдать её суду святейшей инквизиции, а командир и лекарь не спешили продолжать представление. Оркестр смолк, актёры замерли в прощальном поклоне, но занавес до сих пор открыт.

— Синьорина Мими, — присела рядом с наблюдательницей, — я живу по фальшивым документам, потому что другого выбора нет. Ромео нарушает закон, из-за любви к отцу, а Сальваторе скрывает прошлое, чтобы не запятнать честь Ловцов. Вы сочувствовали нам, когда писали доносы?

— Я просто не думала об этом, — женщина вытерла слёзы и виновато посмотрела на меня.

— Просто, — я едва заметно улыбнулась, глядя в карие глаза наблюдательницы. — Просто растоптать Великий совет жрецов. Просто выкопать могилы роду Ландольфи. Просто положить монеты на веки синьорине без имени. Просто позволить безумным дочерям бездны убивать…

— Синьорина Эспозито, — командир взялся щепотью за переносицу, — наденьте что-нибудь скрывающее метку. Осмотры будете проходить у синьора Ландольфи. Ваша задача — кодекс Ловцов безумия. Желаю удачи в работе.

Аплодисменты так и не грянули. Почтеннейшая публика покинула зал в мёртвой тишине. Премьера удалась, афиши сорвал ветер, а наши тайны остались за опустившимся занавесом, без единого выстрела на сцене.

***

Если взглянуть на карту — Илиси вот он, руку протянуть, а на деле — вторая неделя дороги не приблизила нас к заветной цели и наполовину. Меня мутило от запахов придорожных таверн и от тряски в дилижансе. Хотелось в ванну с тёплой водой, чистых простыней на просторной кровати: обнять Торе, закинуть на него ногу и проспать до обеда. Синьорина Эспозито, привыкшая жить в сытости, если не сказать — в роскоши, брезгливо смотрела на шедевры кулинарии, которые подавали в трактирах за баснословные деньги, и предпочитала им сыр с хлебом. Ромео, как и я, страдал от постоянного недостатка сна. Он превратился в невыносимого брюзгу. Хотелось залепить рот синьора Ландольфи смолой и насладиться покоем. И только командир оставался командиром. Сальваторе остужал пыл друга, когда эмоции плескали через край, почти не выпускал из рук вожжи и стальной хваткой брал за горло любую неожиданность. Чем дальше уезжали на юг, тем мягче становилась осень, даже походила на прохладное лето — только это и спасало.