Дневник. 1917-1919 - страница 18

Вернулся в штаб грязный, утомленный, вымотанный нравственно и физически до полной пустоты.

15 октября. Штаб армии продолжает приставать с разными распоряжениями по поводу разработки выдуманного Псковом наступления; не выдержал и написал армейскому комиссару Долгополову частное письмо с просьбой избавить нас от этих приставаний, так как все равно никакого наступления быть не может, но зато постоянные о нем толки бросают части во власть тех, кто обещает избавить их от такой грозной неприятности и дают богатую пищу для агитаторов, волнующих солдат рассказами о том, что начальству вновь захотелось попить солдатской кровушки.

Утром получил постановление полковых комитетов 18-й дивизии, решивших идти на усмирение 70-й дивизии и силою оружия принудить ее выступить на занятие боевых участков. Передал всё это в армейский комитет и армейскому комиссару – пусть раскусывают своими демократическими зубками эти послереволюционные орешки.

Пока что наш армейский комитет отправил в Петроград телеграмму о том, что штыки 5-й армии готовы привести тылы государства в порядок; всё это только бахвальство и сотрясение воздуха; ведь все, кто не ослеп и не оглупел окончательно, понимают, что под предлогом усмирения тыла все готовы сняться с фронта, но когда они туда придут, то надо будет думать о том, как и кем их усмирить. Несомненно, что привилегированное положение частей, захвативших в свои руки власть над Петроградом и Москвой и объявивших себя несменяемыми стражами завоеваний революции, вызывает острую зависть остальных частей, каждая из которых готова немедленно же занять столь безопасное, властное и жирное положение.

До сих пор, несмотря на долгую тренировку в самых сложных и опасных положениях, не могу забыть тяжелых переживаний и впечатлений вчерашнего дня и нахальных, зверских рож передних рядов вчерашней толпы, уже предвкушавших истребление стоящего на их пути командира корпуса. В средних и задних рядах толпились обыкновенные серые и безразличные солдаты, бессознательно валящие за тем, кто сумеет бросить в их толщу подходящий к данному настроению лозунг, который сегодня может быть архиреволюционный, а завтра архиреакционный, но оба могут быть приняты с одинаковым навалом и стремительностью. Но то, что вылезло вперед и больше всех галдело и визжало, не скоро забудется, ибо в эти рожи и глаза воплотилась ненависть и жадность долголетнего и темного рабства, гарнированного наследственным пьянством, ядовитой желчью грызущих, но неудовлетворенных вожделений и жгучей ненавистью ко всему, что выше поставлено и лучше обставлено. Веками лежавшие и обросшие мхом камни сброшены со своих мест, и придавленные ими много лет гады и темные звери ожили; они не только ожили, но и поняли, что камни назад уже не вернутся и что настали новые времена, когда сила уже на стороне тех, кто был под этими камнями. Теперь они сами лезут на давно желанные верхи, давя и сокрушая всё, что только мешает, по их мнению, или может помешать им дорваться до власти и денег, до баб и возможности вволюшку насладиться глумлением, издевательством и муками над тем, чего они до сих пор рабски боялись, перед чем униженно пресмыкались, чему так жадно завидовали и что так остро ненавидели.

Скверное осеннее время усугубляет ту скверность, которая гнетет душу и слизким комком ложится на сердце. Впереди никакого просвета, никакой надежды на спасение родины. Хотелось бы очень знать, что думают теперь все эти Львовы, Гучковы, Родзянки, Керенские и иже с ними; неужели они не поняли до сих пор, в какую пропасть они направили расшатанную колесницу российского государственного бытия и какими грозными и чреватыми последствиями всё это грозит? Ведь теперь ни у кого не должно уже оставаться сомнений в том, какой характер приняла эта революция и какие лозунги она выдвинула и крепит.