Его фигура застыла в моей памяти уродливой, гротескной статуей собственного будущего, и я отвернулась от магазина, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке. Тошнота продолжала подкатывать к горлу едким комом.
– И что мне делать?.. – вода в моем желудке смешивалась с пустотой и проглоченным еще в начале всего этого обезболивающим, порождая боль и тяжесть.
Никто мне не ответил на этот скупой вопрос, заданный мною в воздух в отчаянной попытке узнать ответ.
Едва удержавшись на ногах, я окинула взглядом улицу, надеясь увидеть хоть кого-нибудь, кто не был бы похож на тех «людей», но вокруг была одна только пустота.
Больные… Они окружают меня! Они… всюду, и я… я тоже больна. И никто мне не ответит…
Асфальт ушел у меня из-под ног, когда в очередном приступе слабости я опустилась на ступеньки магазина, закрыв слезившиеся глаза ладонями. Дыхание хрипами вырывалось из моего горла. Рюкзак сполз с моей спины на бетон.
Я выглядела просто ужасно со стороны, уверенность в этом меня не покидала.
Улица была прекрасна. Она была красива, степенна и сера, словно аристократка из старого фильма. Высокие дома, до крыш которых мне было никогда не достать, жухлая трава, некогда бывшая ярким газоном, покрытый трещинами асфальт, над которым витала едва заметная пыль небольшими хлопьями.
Больше всего мне сейчас нравилось небо. Оно было настолько ярким, что цвета его перемежались с моим почти монохромным зрением, порождая великолепную, блеклую картину. Небо было разрезано остро выделявшейся белизной перьевых облаков.
– Что же здесь творится… Невыносимо… Это все невыносимо! – прошептала я, понимая, что не могу просто молчать и смотреть на свое окружение. Физически не могу. Собственный голос резанул мне по ушам гадкой тональностью. Он был противным, хриплым и слабым. – Невыносимо…
Вокруг было тихо и свежо, но странные, мерзкие запахи не давали мне покоя.
Ряды «людей» только сейчас разбавились «животными», что выползли из своих «убежищ» и бродили под ногами больных костлявыми тенями.
Эта необычная сцена городской жизни напомнила мне балаган в худшем из его представлений. Тихий, мрачный цирк, который не может привлечь ничем, кроме чистого ужаса, который сам же и вызывает.
Здесь так… тихо, так… странно… Я не хотела попадать во все это… Не хотела, черт. С таким же успехом можно было оставаться дома… Но где сейчас мой дом?
Память ожгло, голова заныла, я вцепилась себе в виски, чувствуя их мертвенный холод. Я и сама была ледяной под стать тому, что меня окружало.
В моем пораженном болезнью мозгу роились едкие воспоминания, складываясь в разрозненные, яркие картины.
Дикой стрелой пред глазами пронеслась вся жизнь от рождения и до смерти здесь, на этих ступеньках, и меня вывернуло наизнанку на собственные колени. Повалившись вперед, я еще долго хватала воздух, а темнота в голове не позволяла мне увидеть совершенно ничего.
Надо собраться… Я должна вспомнить, но все такое… гадкое, мерзкое, и сама я и гадкая, и мерзкая… Залила себе джинсы, залила толстовку желудочным соком.
Худая… Тридцать килограммов… Противно-то как…
Дыхание мое сорвалось на звериное и частое, когда я с коленей осела набок, упав на подломившихся локтях и коленях. Небо закружило над головой и перед глазами блеклой пародией на само себя. Стало до странности темно, но при этом хорошо и… спокойно.
Меня окружали больные, которым было совершенно все равно на мое отвратное состояние. Они не замечали меня, будучи не в силах это сделать…
