Дневник лесного янгире - страница 16



Я – дух, который никогда не рождался и никогда не погибнет!

Начинаю танцевать в такт музыке, закрыв глаза. Я кружился до тех пор, пока не заметил, что земля начинала уходить из-под ног. Подступила тошнота и когда я открыл глаза, всё поплыло. Шатаясь и пытаясь ухватиться за что-то невидимое, что могло бы меня удержать от падения, я добрел до старой ели и рухнул к её голым выступающим из земли, корням. Посмотрел на небо. Оно тоже куда-то уплывало. Внутри всё давило. В ушах появился необъяснимый гул, похожий на тот, что я слышал совсем недавно, когда чуть было не заблудился. Я достал из куртки бутылку воды и выпил её всю, кашляя и захлёбываясь. Немного полегчало. Я тяжело выдохнул и закрыл глаза. Страшный, давящий на мозг, гул начинал стихать, а лес принимал свой будничный вид.

Когда я двигал сквозь туман, из леса домой, на меня напала икота. Пить у меня не было, чтобы попробовать справиться с ней, поэтому пришлось всю дорогу терпеть.

Слегка крадучись, захожу в дом. В комнате включен телевизор и идет повтор парада победы, но дедушка его не смотрит. Он сидит спиной к нему на кухне.

– Дед? -говорю я и подхожу к нему ближе, икая при этом.

Мой голос звучал как-то не естественно и показался мне каким-то чужим.

Вижу его красные от слёз, глаза. Он смотрит в окно, как качаются ветки яблони, волнуемые ветром, мрачно погруженный в свои мысли.

– Дед, ты чего? -я пощёлкал пальцами у его лица и снова икнул.

Он наконец обратил на меня внимание и вытирая рукавом клетчатой рубашки, глаза, произнёс:

– Что? Что случилось?

– Это я у тебя хотел узнать, чё случилось, почему ты плачешь?

Он ничего мне не ответил. Я лишь догадывался, почему дедушка плакал. Его мать, умерла сразу, как только он появился на свет, при родах. Его отец, то есть мой прадед, погиб во второй мировой войне, едва ему исполнилось восемь. Война отняла у него детство и самых дорогих людей. И парад по телевизору лишний раз напомнил о его горьком бэкграунде за плечами.

– Всё нормально… -он привстал со своего старого скрипучего стула.

– Что-то не видно.

– А у тебя, что с глазами… Как у волка, зрачки большие… И вообще…

– Тебе показалось! -сказал я и продолжая икать прошел в комнату. -Нормальные у меня глаза.

– Воды выпей. И поешь чего-нибудь. Бабушка приготовила пирог с визигой.

– Да, сейчас.

Смотрю в телевизор. На экране маршировали курсанты. Строем. Колоннами. Одетые по-праздничному. Мне вдруг становится смешно. Мне кажется всё это таким наигранным, таким ненастоящим и лицемерным. В обычном состоянии я бы ничего этого не почувствовал. Просто пропустил бы мимо себя, не задумываясь. Но под психоделиками, личность становиться чувствительной к напыщенности и помпезности. Ты видишь всю фальш и лицемерие, которые люди хотят прикрыть патриотизмом или религией. Они и сами в это не до конца верят и ты это понимаешь.

Вдруг вновь подступает тошнота. Я перестаю ржать во весь голос, подхожу близко к телевизору, который транслировал парад победы и меня рвет прямо на экран.

Я не мог объяснить себе, что именно изменилось, но я отчетливо понимал, что стал в тот день совершенно другим человеком.

Исключение

В спортивном зале все из класса стоят около меня, а я стою на руках и тяжело пытаюсь отжаться от пола. Физрук произносит, когда у меня еле-еле получается.

– Раз…

Стараюсь отжаться повторно, но у меня не выходит. Чересчур худое тело в красной майке дрожит. Физрук, уже не молодой мужчина 50-ти лет, держа в руках классный журнал и ручку, спрашивает у меня, спустя минуту моих тщетных попыток отжаться: