Дневник посла - страница 49

Генерал Беляев, начальник Главного управления Генерального штаба, утверждает, что энергичное наступление русских в Восточной Пруссии и быстрота их продвижения на Львов заставляют немцев возвращать на восток войска, которые направлялись во Францию.

– Я могу, – говорит он мне, – гарантировать вам, что немецкий штаб не ожидал, что мы так быстро вступим в строй; он думал, что наша мобилизация и наше сосредоточивание войск будут происходить значительно медленнее; он рассчитывал, что мы не сможем начать наступление ни в одном пункте раньше 15 или 20 сентября, и он полагал, что до тех пор он будет иметь время вывести Францию из строя… Итак, я считаю, что немцам не удалось привести в исполнение их первоначальный план…

Четверг, 3 сентября

От Уазы до Вогезов семь немецких армий, грозный Левиафан из стали, продолжают свое охватывающее наступление с быстротой переходов, с совершенством маневров и силой ударов, о которых еще ни одна война не давала представления. В настоящий момент линия французской и английской армий отмечается с востока на запад таким образом: Бельфор, Верден, Витри ле Франсуа, Сезанн, Мо, Понтуаз.

В Галиции, к счастью, успех у русских блестящий. Они вступили во Львов. Отступление австро-венгров приняло характер бегства.

С 17 августа русские, отправившись от линии Ковель – Ровно – Проскуров, продвинулись на 200 километров. Во время этой операции они захватили 70 000 человек и 300 орудий. На фронте Люблин – Холм австро-венгры еще сопротивляются.

Пятница, 4 сентября Угроза, которая царит над Парижем, поддерживает в русском обществе пессимистическое настроение, почти заставляющее забывать победу у Львова. Здесь не сомневаются в том, что германцы приступом овладеют укрепленным Парижем. После этого, как говорят, Франция будет принуждена капитулировать. Затем Германия обратится всей своей массой на Россию.

Откуда исходят эти слухи? Кем они распространяются?

Разговор, который я только что имел с одним из моих тайных осведомителей N., слишком просвещает меня в этом отношении. Личность эта подозрительная, как все люди его ремесла; но он хорошо осведомлен о том, что происходит и что говорится среди лиц, окружающих монархов. Кроме того, он теперь имеет особо вескую причину говорить со мною искренно. После восхваления великолепного патриотизма, воодушевляющего Францию, он продолжает:

– Я пришел заимствовать у вас немного бодрости, ваше превосходительство, так как, не скрою, я отовсюду слышу самые мрачные предсказания.

– Пусть бы подождали по крайней мере результата сражения, которое начинается на Марне… И даже если это сражение не будет удачным для нас, дело еще вовсе не безнадежно…

Я подтверждаю свое уверение рядом положительных фактов и обдуманных предположений, которые не оставляют мне никакого сомнения в нашей окончательной победе, если у нас хватит хладнокровия и упорства.

– Это правда, – отвечает N. – И мне очень приятно это слышать. Но есть один элемент, который вы не принимаете в соображение и который играет большую роль в пессимизме, наблюдаемом повсюду… особенно в высших сферах.

– Ах, особенно в высших сферах?

– Да, в высших слоях двора и общества, среди людей, которые обычно близки к монархам и которые больше всего беспокоятся.

– Почему же?

– Потому что… Потому что в этих кругах уже давно обращают внимание на неудачи императора, знают, что ему не удается всё, что он предпринимает, что судьба всегда против него, наконец, что он явно обречен на катастрофы. К тому же кажется, что линии его руки ужасны.