Дневник посла - страница 53

В качестве награды Николай II пожаловал ему титул графа, но в глубине сердца царь ненавидел эту гордую и ироничную натуру, этот уравновешенный, проницательный и едкий ум, при контакте с которым он всегда чувствовал себя не в своей тарелке и обезоруженным.

Однако революционные беспорядки все больше возрастали, став настоящей угрозой для основ династии.

До сих пор Витте всегда был искренним сторонником самодержавия. С его точки зрения у западных государств не было особых причин гордиться своими конституционными догмами, и царизм – хотя часть его аппарата, возможно, могла бы пойти на обновление – идеально подходил инстинктам, нравам и способностям русского народа. Но перед лицом этой возрастающей угрозы Витте не колебался.

Тридцатого октября, после непрерывных переговоров с объятым страхом царем, он убедил последнего подписать знаменитый Манифест, которому, казалось, было суждено стать русской Великой хартией вольностей и, допуская принцип различных фундаментальных свобод, предписать созыв в самые ближайшие сроки Государственной думы. Неделей позже Витте был назначен председателем Совета министров.

В течение последовавших месяцев положение в стране нисколько не изменилось к лучшему. Ободренные своими первыми успехами, партии левых выдвинули новые требования. Самонадеянность и дерзость революционеров неизмеримо возросли. Одновременно агрессивные реакционные силы, дело рук «черных сотен», мобилизовали отсталое население во имя ортодоксального абсолютизма. Повсеместно в империи прокатилась волна резни и избиения либералов, интеллигенции и евреев. Витте вскоре понял, что он никогда не сможет наладить отношения ни с Думой, поскольку последняя следовала подстрекательской программе, ни с консерваторами, так как они никогда не простили бы ему Манифеста 30 октября.

Предпочитая сохранить себя для будущего, он подал царю прошение об отставке. Царь был только рад его уходу с поста председателя Совета министров. Но прежде чем отдать портфель председателя, Витте не отказал себе в удовольствии добиться последнего успеха на поприще государственной службы – в области финансов, в которой он был признанным знатоком. Шестнадцатого апреля 1906 года в Париже он договорился о займе на сумму в два миллиарда франков на условиях, весьма выгодных для русского казначейства. Пятого мая Николай II наконец принял его отставку и назначил в качестве преемника Ивана Логгиновича Горемыкина, нынешнего председателя Совета министров.

Витте приехал в Санкт-Петербург из Биаррица неделю назад и, как я уже сказал, позавчера навестил меня. Он напомнил мне о нашей встрече осенью 1905 года и сразу же, не став тратить время на предварительные общие темы, вступил со мной в дискуссию, держа прямо голову, устремив на меня взгляд и неторопливо выговаривая отчеканенные и точные слова.

– Эта война – сумасшествие, – заявил он. – Она была навязана царю, вопреки его благоразумию, глупыми и недальновидными политиканами. России она может принести только катастрофические результаты. Лишь Франция и Англия могут надеяться извлечь из победы какую-нибудь пользу… Во всяком случае наша победа представляется мне чрезвычайно сомнительной.

– Конечно, – отвечал я, – польза, которую предстоит извлечь из этой войны, также как и из любой другой, зависит от победы. Но я полагаю, что если мы одержим верх, то Россия получит свою долю, причем немалую, преимуществ и вознаграждений… В конце концов, – и извините, что я об этом напоминаю, – если весь мир сейчас охвачен пламенем войны, то это происходит в угоду интересов в первую очередь и прежде всего России, интересов, которые затрагивают главным образом славян, но не Францию или Англию.