Дневник посла - страница 93

– Да, такое объяснение довольно хорошо согласуется с характером Вильгельма.

В эту минуту часы бьют шесть.

– О, как поздно, – замечает император. – Боюсь, я вас утомил. Но я был счастлив иметь возможность свободно вы сказаться перед вами.

Пока он провожает меня до дверей, я спрашиваю его о боях в Польше.

– Это большое сражение, – говорит он, – и крайне ожесточенное. Германцы делают бешеные усилия, чтобы прорваться через наш фронт. Это им не удастся. Они не смогут долго удержаться на своих позициях. Таким образом, я надеюсь, что в скором времени мы вновь перейдем в наступление.

– Генерал де Лагиш мне писал недавно, что великий князь Николай Николаевич по-прежнему ставит себе единственной задачей поход на Берлин.

– Да, я еще не знаю, где мы сможем пробить себе дорогу. Будет ли это между Карпатами и Одером, или между Вроцлавом и Познанью, или на север от Познани? Это будет весьма зависеть от боев, завязавшихся теперь вокруг Лодзи и в районе Кракова. Но Берлин, конечно, наша единственная цель… И с вашей стороны борьба имеет не менее ожесточенный характер. Яростная битва на Изере склоняется в вашу пользу. Ваши моряки покрыли себя славой. Это большая неудача для немцев, почти столь же важная, как поражение на Марне… Ну прощайте, мой дорогой посол! Повторяю, я был счастлив так откровенно поговорить с вами…

Вторник, 24 ноября

В ожесточенном сражении, проходящем к западу от Варшавы и особенно между Лодзью и Ловичем, русские берут верх; но исход сражения пока еще не ясен.

Великая княгиня Мария Павловна пригласила меня на обед в этот вечер. Помимо нее на обеде присутствовали только фрейлины и некоторые ее близкие друзья. Ей не терпелось узнать, что именно сказал мне император во время последней аудиенции. Я рассказал ей только то, что ей следовало знать… и передавать дальше. Например, я сообщил ей, что император самым решительным образом подтвердил свое намерение продолжать войну до тех пор, пока немецкая держава не будет полностью разгромлена:

– Он также дал мне понять, что не может позволить, чтобы в доме Гогенцоллернов оставались императоры.

– О! Замечательно! Замечательно! – В ней заговорила мекленбургская кровь, и я вновь мог оценить всю стойкую и ревностную враждебность маленьких немецких княжеств по отношению к высокомерной Пруссии. Со сверкающими от гнева глазами великая княгиня продолжала:

– Сколько можно терпеть этих Гогенцоллернов! Хватит! Они были бедствием Германии! Мюнхен, Штутгарт, Дрезден, Дармштадт, Шверин, Веймар, Мейнинген, Кобург – никто более не хочет их… Пожалуй, только в Бадене к ним чувствуется некоторая привязанность, поскольку, в сущности, и те и другие представляют одну семью. Вдовствующая великая герцогиня Луиза Баденская, мать великого герцога, является дочерью императора Вильгельма I.

Мы завели разговор об императрице Александре Федоровне.

– Я обратил внимание, – сказал я, – что во время нашей беседы император несколько раз упомянул ее имя.

– Это меня не удивляет. Он рассказывает ей всё, спрашивает ее мнение буквально обо всем. Можете быть уверены, что как только вы вышли из его кабинета, он тут же отправился к ней и рассказал ей о вашей беседе.

– И какие чувства она испытывает сейчас по отношению к Германии?

– Возможно, я удивлю вас. Она страстная противница Германии. Она отказывает немцам в чести, совести и человечности. Буквально на днях она сказала мне: «Они утратили способность давать правильную моральную оценку событиям и лишились всех христианских чувств!»