До движения (сборник) - страница 6

– Две (показал пальцами)?

– Да (кивнули).

– 20 (снова на пальцах).

– Всего? Или за каждую?

Показал: ткнул в одну – 10, во вторую – еще 10. Так это удача! В округе в среднем по 14 шекелей питу продавали, а прямо за углом, где туристический поток набирает ход, так и по 18. Мы приняли из его рук по свертку и выскочили на воздух.

Надо было куда-то приткнуться, чтобы съесть купленное. Слева к двери на втором этаже поднималась наружная каменная лестница, на входе скромно завешенная цепочкой. Нам уже не до этих приличий: подлезли, уселись, вгрызлись в добычу. А вкусно! Слопали.

– Вот теперь получшело! – приваливаясь плечом к каменной стене. – А кому это мы, интересно, лесенку тахиной закапали?

– Эм… тут крест… типа орденского, но вроде не францисканский и не бенедиктинский, – поднялся я на второй этаж, – какое-то миссионерское общество – не разберу, табличка вся поржавела. Ну что, сидим еще, отдыхаем?

– Я пить очень хочу, а воду мы купить, конечно же, забыли.

– А, да… Я тоже хочу пить. Ладно, пойдем. Может, до храма Гроба Господня доберемся.

Из Львиных ворот наружу Старого города толпа плещется как фонтан. Последний метр – миг – и можно дышать.

На нас больше никто не смотрит: все ищут глазами свои машины и автобусы – их припаркованы десятки, может, сотни вдоль всех обочин.

Спускаемся: Кедронская долина. Слева – кладбище, справа – кладбище; здесь будет вершиться Страшный суд; где-то тут геенна огненная. Сейчас всего лишь конец декабря, а здесь уже без всякой эсхатологии припекает – не спрятаться.

От стресса и солнечной активности ноги ватные.

В Иерусалиме всегда была то жара, то холод. В основном – холод.

Мы снимали маленькую комнатку на чердаке над баром. Хозяйка (и бара, и мини-гестхауса) – девушка чуть старше наших лет; русский у нее как наш (у Вани, например, акцент сильнее), хотя репатриировалась она еще в самом начале 90-х подростком (семья жила в Ленинграде) и с тех пор в России не бывала. В Израиле цены на алкоголь высокие, в кабаках – и подавно, потому внизу мы сиживали всего пару раз (первый – с гостевой скидкой), оттого с хозяйкой виделись редко.

Комната – просто голубятня. Окошки – кое-как вправленные стекла, между ними и рамой щели в палец. По ночам за окном холодало почти до нуля; у нас был электрообогреватель, два одеяла и покрывало, но мы мерзли, даже прижавшись друг к другу.

Кажется, протапливать комнаты здесь вообще не принято. Как минимум накладно это: электричество (как и остальные коммунальные ресурсы) в Израиле очень дорогое. А в нашем доме еще и проводка старая – постоянно срабатывало автоотключение. Оттого в домах зимой сумрачно, холодно, сыро: постирал, а майка за три дня не высыхает. Хочешь согреться – иди обедать на улицу под солнышко, нечего в доме днем торчать.

Для нас, северян, такой распорядок был крайне непривычным и дискомфортным: на Урале за окнами погода ненастная едва ли не круглый год, зато в помещениях всегда можно отогреться, расслабиться. Да: советское центральное отопление жарит без умолку и высушивает воздух, но это – сущие мелочи по сравнению с невозможностью нормального ночного сна.

Сад.

Свежо и зелено. Тень. Маленькое убежище посреди агрессивного душного базарного города. Выдыхаю и обваливаюсь на каменную скамейку.

Вокруг никого. Наконец мне снова не холодно и не жарко. Как на Кинерете, будто в Галилее. Откидываюсь спиной на стену ограды, закрываю глаза… Не уснуть бы.