До движения (сборник) - страница 8

На электричке из Риги мы приехали в Юрмалу и пошли по центральной улице Йомас. Глядя на заснеженные вывески, поняли, что летом она оживленный торгово-развлекательный курортный променад, но в то утро на ней никого не было: январь был серым, пасмурным и ветреным, хотя и не морозным. Вид пустого приморского городка в несезон мне нравился: рекламный лоск был крепко засыпан снегом, наружу выступали настоящие юрмальские порядки. Их во всей красе явили три местные русско-латышские пары средних лет, которые встретились нам в одном из немногих открытых заведений общепита, куда мы заглянули погреться перед визитом к бушующему морю. Юрмальчане опохмелялись темным пивом и завтракали пирожками со шпеком. За едой они устраивали картельный сговор: договаривались о ценах, по которым собираются сдавать в аренду домики грядущей весной.

Присутствие моря ощущалось везде и постоянно. Особенно отчетливо – ушами. С Балтики дул сильный ветер, и высокие юрмальские сосны ровно и громко шумели. Наверное, поэтому пляж от населенной части города оказался отделен песчаным валом – чтобы спасаться от постоянного ветра.

Мы вышли на пляж, из глаз мгновенно полились слезы. И не только в сбивающем с ног ветре дело, волнующаяся Балтика ошарашивала: это была чистая дикая бесчеловечная энергия, недружественная и невраждебная – не замечающая тебя; бесцельная. Казалось бы, серое равномерно свинцовое небо, серая клокочущая вода, серый песок и серые отсыревшие строения, но картины ярче я не могу припомнить. Находиться на пляже больше пятнадцати минут было невозможно, но расстаться с переживанием этого шторма было невозможно: мы несколько раз прятались за песчаный вал, чтобы перевести дух, и снова выбегали на пляж. Окончательно продрогнув и промокнув, мы вернулись на улицы Юрмалы и обнаружили, что ушли по кромке берега далеко на запад и найти здесь открытое заведение для возвращения телу нормальной температуры будет затруднительно. Мы понуро побрели, дергая задрогшими руками двери попадавшихся на пути кафе – всё без толку.

Наконец мы наткнулись на раскрашенный в кислотные цвета коктейль-бар. Ставни были подняты, а дверь открытой. Вошли – в помещении пусто и тихо. Мы громко поздоровались по-английски – из подсобной комнаты вышел парень лет тридцати. Он был в куртке и вязаной шапке и вежливо сообщил нам, что заведение вообще-то закрыто. Однако, приблизившись и разглядев двух дрожащих и зареванных посетителей, улыбнулся, пригласил нас в зал, скинул верхнюю одежду и запустил кофемашину прогреваться.

Мы устроились за столом у батареи, обвились вокруг больших горячих кружек с кофе и стали расширять сосуды Рижским бальзамом. Услышав, что между собой мы говорим по-русски, хозяин обратился к нам на нашем языке. Он рассказал, что нам надо было сразу говорить на родном, ибо англичан (да и северных европейцев вообще) в Юрмале недолюбливают: те устраивают в недорогую Латвию алкогольно-развратные туры, и их бесчинства порядком поднадоели местным. Завязался разговор о жизни курортного города.

Дзинькнул колокольчик на входной двери, и в бар вошла молодая женщина. С порога она громко по-латышски обратилась к нашему собеседнику. Тот ответствовал, указуя рукой на нас. Дама, не проходя в зал, выглянула из-за гардеробной стойки с вешалками-плечиками, отгораживавшей прихожую от основного пространства, развернулась и вышла. Через минуту вернулась, держа в руках автомобильную люльку-переноску. Спящего ребенка она разместила на стойке рядом с отцом, не снимая верхней одежды, нагребла себе из холодильника в чайную чашку мороженого и уселась с ним чуть поодаль. В беседе участия она не приняла – не говорила по-русски.