До горний выси - страница 3

Хозяина тайги взяли, по выражению блатных, без шума и пыли. В берлоге, его еще спящего, прижали рогатинами, проткнули пиками, а Жора, не мешкая, завершил дело топором. Добычу оттащили в соседний распадок. Там тайком разделали на куски, а следы замели еловыми ветками. На их счастье, у конвоиров не было собак – самим еды не хватало.

Петр тоже был в этой бригаде, и добавка в виде куска медвежьего мяса сильно ему помогла выжить в эту голодную зиму. Медвежатину тайком варили вдали от охраны в утренние часы, когда дым и запах уходил вверх в горы, и «вохра» не могла его унюхать.

Следующая зима выдалась многоснежной. Подвоз продуктов был затруднен. Работать приходилось по пояс в снегу. Заключенные умирали десятками. Кормили ЗК один раз в день и по сути их обрекли на медленную смерть. У Петра опухли десны, ноги он приморозил, когда провалился в ручей и они начали чернеть. Тогда он решился на отчаянный шаг, который давал ему шанс выжить. Это был спуск по замерзшему руслу ручья на плоту из бревен. Зимний натечный лед сохранялся в горах до середины лета, что позволяло спускать по нему бревна до русла Енисея. Часто стволы деревьев разбивало о скалы, и руководство лагеря пообещало ЗК досрочное освобождение, если он съедет на плоту с горы и не разобьет его. Управлять им на поворотах, как веслом на воде он мог бревном, но при такой крутизне склона и скорости это мало помогало. Еще ни один сиделец, рискнувший управлять своей судьбой таким способом, до спасительного Енисея живым не добрался.

Для вохры и руководства лагеря не было нужды сажать заключенных на кучу бревен, чтобы ускорить выполнение производственного задания по лесозаготовке. Для них это было своеобразное смертельное шоу, как развлечение. Они даже делали ставки – доедет иной враг народа или нет, и искренне болели, кричали и переживали, как на скачках на ипподроме. Происходило это действие в воскресение – единственный выходной день рабочей недели у таежных невольников. Ночью Петр Ильич не спал, вспоминал свою прежнюю жизнь, семью, оставшуюся на воле, от которой он уже два года не получал вестей. А рано утром, еще по темну, к нему на нары подсел тихий, пожилой заключенный. На восковой коже его лица уже проступили бурые пятна пеллагры – болезни всех заключенных, вызванной нехваткой витаминов. Хотя какие в шаге от ада или рая витамины? Многое они отдали бы за черствую корку хлеба. И на смертельный риск Петр шел, зная, что не выживет он в этом земном аду.

А бледненький старичок оказался бывшим служителем Минусинской церкви. За что и попал сюда в лагерь. И хотя у отца Анисима была растоптана мирская жизнь и не было будущего, а лагерь давал только чистый горный воздух, скудный паек, баню раз в месяц, ломовую работу и стылый, темный барак, – у него еще оставалась безгрешная его душа, в которой жила вместе с ним его светлая вера. Вера в неизбежность победы добра над злом, такая же несокрушимая, как этот каменный хребет, пятиглавая вершина которого в вечернем свете заходящего солнца была похожа на позолоченный Спасский собор в его родном Минусинске. И именно к нему он каждый вечер возносил свою горестную молитву.

– Береженого Бог бережет, – сказал бывший служитель культа, а ныне ЗК, вручая Петру образок из дерева на веревочке от мешковины.

– И конвой стережет, – с грустью добавил Петр. – У меня другого пути нет. Чему быть – того не миновать. Но жить все равно хочется. Какая наша вина за то, что загнали нас сюда подыхать? Уж лучше сразу…