До Марса уже далеко - страница 7

– Спасибо ей.

– Больше повезло, что эти идиётами оказались, – согласился Лосев.

– Или они шутники оказались, а я так гадко с ними поступил, ай-яй-яй.

– Тут или ты с ними гадко, или они с тобой. Закон нашего общества.

На следующий день, с нетерпением высидев классы, Максим помчался к Лосеву, который намеревался к этому часу досконально изучить чертежи, сделать нужные пометки и подсчитать приблизительную смету для постройки двигателя.

Весеннее солнце, прекрасное настроение, и Максим двигался быстрым шагом, чуть не вприпрыжку.

Миновав 6-ю линию, он услышал возгласы:

– Матрона, смотрите, Матрона!

– Что? Где?

– Из храма вышла, давайте быстрее, да вон она, вон идёт!

Действительно, Максим разглядел идущую от церкви древнюю старуху в белой шали. К ней со всех сторон торопились страждущие и любопытствующие.

– Ишь юродивых развелось, – обратился к Максиму франтоватый молодой человек с бородкой. – И это неспроста!

– А что?

– А то, господин гимназист, что ждут Отчизну весьма серьёзные катаклизмы. Бифуркация наступает!

– Что? Катаклизмы? – переспросил Максим. – Но какие же?

– Я не хочу, чтоб меня тоже принимали за такого, – молодой человек указал в сторону растущей толпы. – Я во всякие там кликушества не верю, в науку – верю. А наука, она всё по полочкам расставит.

– Я тоже верю в науку. А наука тут что?

– О, это долгий разговор, тороплюсь, к сожалению, а то мог бы много поведать выкладок. До всех довожу, как случай представляется. Дело в том, что и общество наше, и вообще разные народы до больших противоречий дошли, это как, представьте, керосин в бидон налили, до края, он выплёскивается, а кто-то по дурости цигарку бросит. А может, и намеренно. Или негашёной извести в лужу, не будет она спокойно лежать, зашипит, забурлит. Вот так же и идеи, кипят, клокочут, как вода в котле, к примеру сказать, а клапан не сдержит, разорвёт. Лет через пять, а может и раньше всё и случится. Для вас это долгий срок, для меня пустяк, а для истории – миг. Вот помяните моё слово, так и будет. Это наука. Ну, прощайте, сударь, тороплюсь.

Незнакомец прикоснулся к тулье котелка и шагнул на мостовую, махнув извозчику.

Максим постоял немного и направился к Андреевскому собору.

Там он поставил свечку под образом Николая Чудотворца.

«Сегодня не шестое декабря, но всё равно я верю, что ты меня услышишь. Прошу тебя, всесвятой Николай угодник, помоги, вразуми и принеси удачу… Знаю – нельзя выпрашивать чуда, но всё же соверши хоть маленькое, малюсенькое чудо. Или озарение, или знамение. Наша ракета должна взлететь, я верю – мы трудились не зря. Верю, верю, верю!»

Выйдя на улицу, Максим сразу заметил подозрительного мальчишку в кепке, примерно своего ровесника, который прятался за деревом.

Максим видел его вчера у гимназии. Незнакомец как будто бесцельно шатался по тротуару, но, заметив Максима, точно так же быстро скрылся.

Максим шёл по 14-й линии Васильевского в сторону Среднего проспекта, у деревянного особняка обогнул остановившуюся на тротуаре пару – степенного господина и роскошную даму. Указывая тростью на верхний этаж противостоящего здания, мужчина говорил:

– А вот в этом доме, душа моя, жил Чартков, вон там, прямо под крышей.

– Который Чартков?

– Ну как же, художник, гоголевский Чартков, «Портрет».

– Ах, да, конечно.

– Хи-хи! – раздалось сзади.

Максим остановился и оглянулся.

Рядом стоял тот самый мальчик. И откуда взялся? Теперь стало возможным его разглядеть. Потёртая коричневая кожаная куртка, слегка широковатая в плечах, синие штаны из чёртовой кожи, короткие сапожки с отворотами, вокруг шеи – серый шарф, концы которого свисали чуть не до колен, из-под кожаной же кепки беспорядочно выбивались светлые пряди волос. На немного квадратном лице светились огромные голубые глаза, обрамлённые густыми и длинными рыжеватыми ресницами. С виду он был на год младше Максима.