Но Хуку было суждено удивить нас и в третий раз. Он, баянист-мотористбоксер, вдруг женился на историне Кларе. Аристократке из Ленинграда. Через год родился ребенок.
И Хук, чтобы достойно содержать семью, опять ушел в мотористы. Так что и девчонки осиротели. Хор тоже прекратил свое существование.
Меня невзлюбила русыня. Высоченная. С маленькой головкой, узкими плечами, широким во все стороны тазом. И всегда в длинной юбке. Ферзя мы ее звали. Она была у нас с самого пятого класса.
Давила, давила, давила. И в седьмом за первую четверть таки вкатала мне "два".
Отец первый и единственный раз дал мне затрещину. Не за двойку. За то, что мать сильно расстроилась. Она мечтала, что я "выйду в люди", то есть после школы поступлю в институт и выучусь на инженера. А тут – «два». И не текущая, а за четверть.
Самое обидное, что я учил и знал все правила, которые задавали. Отвечал без запинки. Она неизменно ставила «три». А за письменные работы, пестревшие красными чернилами, почти всегда – "два".
То ли я совершенно не умел применять правила, то ли Ферзя чего-то хотела от меня. Или от родителей… Но так, или иначе, за четверть – двойка.
Отец пошел в школу. Не знаю с кем и как он там общался, но начиная со следующей четверти, у меня по русскому был твердый трояк.
Школа в той форме, в какой она тогда существовала, была, несомненно, насилием над природой человека. Приспосабливались, как могли. Был целый арсенал приемов как уворачиваться от этого молоха в самой школе.
А еще – отлынивали, сбегали с уроков. Особенно ранней осенью и по весне, когда нестерпимо тянуло на улицу…
Вспомнилось еще несколько эпизодов из начальной школы.
Был у нас в первом классе маленький мальчик. Петя Каширский. Худенький – в чем душа. Голосок тоненький. Мария Ивановна всегда отпускала его с четвертого урока, предварительно дав на листке задание на пропускаемый урок.
Мы, конечно, завидовали. И время от времени кто-нибудь тоже отпрашивался с четвертого урока.
Но однажды Петя в школу не пришел. А на следующий день стало известно, что он в тот день не проснулся. Это всех потрясло. И до конца полугодия никто не отпрашивался.
Однажды весной, перед окончанием первого класса, Мария Ивановна вывела нас на урок рисования в школьный двор. Перевела на противоположную сторону и сказала: "Дети, посмотрите. Вот перед вами наша родная школа. Давайте, каждый нарисует ее в своем альбоме". Мы расселись на молодой траве и стали рисовать.
Я любил рисовать. К школе меня готовили. Мама научила читать, писать печатными буквами и считать до ста.
А отец брал иллюстрированную книгу басен Крылова, сажал к себе на колени и давал в руки карандаш. Своей ладонью обхватывал мою и так мы срисовывали: крыловский квартет; лебедя, рака и щуку; волка и журавля. Ну, и так далее.
Я обожал это занятие. Конечно, рисовал и самостоятельно…
Через некоторое время заметил, что учительница часто останавливается за моей спиной и смотрит на мой рисунок. Потом она просто остановилась и уже никуда не уходила.
Глянул в альбомы других детей. И очень удивился. В каждом было изображение дома… ничего общего не имеющего со школой. Когда закончил рисовать, весь класс собрался за моей спиной.
Мария Ивановна сказала: "Ребята! Вы все сделали хорошие рисунки. Всем поставлю хорошие отметки. А у тебя, Володя, самый лучший рисунок. Тебе я ставлю пять с плюсом".
Она взяла мой альбом и красным карандашом поставила большую пятерку с плюсом. Так я стал лучшим рисовальщиком в классе.
