Читать онлайн Афанасия Юралевич - Добро пожаловать в 5.0

Вита Кисельник. Пруд с кубышками

(35х45 см, холст/масло 2022 г.)

Мила стояла и пристально вглядывалась в незнакомую женщину – что-то печальное и отрешенное сквозило во всем её облике, особенно в глазах…

Лицо ещё хранило следы былой красоты. Но сколько же грусти в этих «ещё» и «былой».

Уныло опущенные уголки губ.

Уже теряющий четкость овал.

Словно что-то тяжёлое неумолимо тянет её вниз.

На лбу глубокая морщина и совсем не потому, что она всё время думает – банальная морщина старости…

Боже, даже подумать страшно – старости…

Кожа какая-то холодная и грубая – совсем не хочется до неё дотрагиваться, но рука сама потянулась. И в этот момент в ванную постучал муж:

– Мила, ты скоро? Опоздаешь!

Мила вздрогнула, рука её повисла в воздухе, так и не дотронувшись до щеки – из зеркала на неё растерянно и тревожно смотрела совсем незнакомая ей женщина.

«Да, действительно, пора, опоздаю», – сказала себе Мила и обречённо открыла дверь из ванной в новый-старый-серый-обычный-грустный-тяжёлый день.

Как доехала до офиса, поздоровалась с коллегами, включила компьютер, налила кофе – ничего этого она не заметила. И не потому, что была все ещё под впечатлением от своего незнакомого отражения в зеркале, словно только сегодня увиденного. Не замечать, не видеть, не слышать, не чувствовать – это было обычное в последнее время состояние Милы.

В дамской комнате Мила снова застыла возле зеркала – в освещении офисных холодных ламп её «незнакомка» выглядела ещё более несчастной и… старой.

«Так вот ты какая, старая я», – подумала Мила.

– У вас все хорошо? – спросила Милу её начальница, заглянувшая в дамскую комнату.

– Да, – немного растерянно протянула Мила.

– Может, это потому, что вы без макияжа, – не то утешая, не то упрекая, предположила шефиня.

– Да, нет, с макияжем, – ещё более растерянно добавила Мила.

– Может, косметика не очень хорошая?

– Шанель.

Изабелла, так звали начальницу, ещё более внимательно присмотрелась к Миле – молчание продлилось несколько секунд, и всё это время выпуклые, бездонные, ненатурального цвета из-за линз глаза босса исследовали каждую чёрточку её лица..

– Ладно, – видимо, найдя для себя какое-то объяснение, махнула рукой Изабелла.

Мила выдохнула, словно сорвавшись с крючка.

С начальницей у Милы, как и у всего коллектива и даже у клиентов их рекламного агентства, отношения были непростые.

Изабелла была гением, в полном и прямом смысле этого значения:

не всеми, как водится, признанным, мало кем – что тоже логично – понятым,

но от этого не менее значимым и выдающимся.

Со своей гениальной проницательностью ей удавалось находить и приближать к себе людей, которые безусловно признавали её гений и по крайней мере пытались пусть не понять, но принять её со всеми свойственными гениям странностями и быть к ней максимально доброжелательными и… преданными.

Результаты деятельности агентства были выдающимися и оригинальными, ротация сотрудников по понятным причинам очень высокая – команда, в которой служила Мила, держалась дольше всех.

Мила Изабеллу безапелляционно уважала, гением её восхищалась,

как все смертные, немного ее побаивалась

и, как очень немногие, искренне ей служила.

Оставшийся день Мила провела в унылом отчаянии, никуда больше не выходила, ни на кого – тем более в зеркало на себя – больше не смотрела.

Еле дожила до вечера и, глотая предательские слёзы, которые уже не в силах была удерживать в машине, поехала домой.

Разреветься она себе не позволяла – это было бы признанием собственного фиаско: если разревётся, значит признает, что вердикт начальницы верен – у нее всё НЕ хорошо, а с этим смириться Мила никак не могла.

С детства и юности, будучи круглой отличницей и хорошей девочкой, Мила привыкла, выучила насмерть – у нее всегда всё хорошо,

Мила всегда всё может,

Мила никогда ни на кого и ни на что не жалуется

и уж точно никогда ни у кого помощи не просит.

Уже лёжа в кровати, удачно избежав вечерних разговоров с мужем – избегать даже ничего и не пришлось, честно говоря, они уже давно не разговаривают – Мила взяла телефон. Надо бы поставить будильник на завтра пораньше, чтобы более тщательно накраситься и больше не встречаться в зеркале с этой несчастной.

На экране телефона ярко светились значки пропущенных вызовов от Зои.

Зоя была любимой подругой Милы, одной из двух любимых её подруг. Оставить без внимания и без реакции её звонки было, конечно же, неверно даже в такой – тем более в такой – Милиной ситуации.

Перезванивать было уже поздно. Даже нет, не так – перезванивать, тем более любимой подруге, было ничуть не поздно – просто Мила предпочитала разговорам переписки. Ей казалось, что это как-то правильнее – и сама не сильно «включаешься» и другого человека не очень беспокоишь.

Привет… прости… пропустила твой звонок…

Надеюсь… у тебя все хорошо, – быстро настрочила Мила по уже сложившейся привычке заменяя знаки препинания на эмодзи. Это было единственное в её жизни послабление и разрешение себе не следовать правилам.

Ответ загорелся тут же и, понятное дело, высветился другой стороне, как прочитанное – значит шанса на отступление не осталось, надо действительно прочитать и, конечно же, ответить…

Привет! да звонила и не один раз! а ты видимо как всегда держишь телефон на беззвучном режиме??

У меня для тебя новость

Сообщу только если перезвонишь

Зою не проведешь – она точно знает все Милины уловки и её вечное предпочтение общаться без звука и личного контакта. Знает и предпринимает заблаговременные меры. Надо признать – действенные заблаговременные меры!

– Зай, – по старой, ещё детской привычке стала подлизываться Мила. Называть Зою зайкой – такое могла придумать только Мила и только когда им было по 16, – я уже одним глазом сплю… давай завтра…

Может встретимся?

Это было, конечно, опрометчиво – встречаться Мила совсем не хотела. Вернее, встречаться-то она хотела – она не хотела показывать Зое свою унылую старую версию. Мила ещё верила, что Шанель и сила мысли: «Соберись, тряпка!», сделают своё дело и уже через пару дней неустанных тренировок по сбору тряпки приведут её, тряпку-Милу, в обычное, как она про себя уверенно считала, цветущее состояние.

Но вносить исправления в сообщение было уже поздно – оно было уже отправлено и прочитано, а значит и ответ уже вот-вот прилетит. Аккурат! Прилетел!

Да! завтра! в обеденный перерыв в 12 в нашем кафе

Миле ничего не оставалось, как ответить подруге:

До завтра

Утренний, более ранний подъем для тщательной раскраски лица не удался.

Вернее, проснуться удалось – не удался сам раскрас

После тщательных, с трудом вспоминаемых с ещё большим трудом исполненных чудес макияжа из зеркала на Милу глядело нечто.

В ярко очерченных и «засмокинных» глазах грусть с безысходностью казались еще глубже и пронзительнее.

Мила подумала: «Рамка картину обнажает – хорошую делает ещё лучше, плохую же портит окончательно…»

Решительно смыв косметику и вернув себя, простую и безликую, Мила отправилась на работу, уверовав, что сможет своей неотразимой улыбкой отвлечь жалостливые взгляды коллег и главное – проницательный Зои.

Мила почему-то забыла, что уже очень давно не только не улыбалась, но даже не чувствовала себя способной на это.

По дороге на работу она стала перебирать в памяти обстоятельства своей жизни и пытаться найти в них предпосылки своего теперешнего состояния.

Детство у нее было обычным – родители не слишком баловали и не слишком наказывали, хотя оба были строгими.

Училась она легко и хорошо, школу закончила с медалью.

Друзей у нее всегда было достаточно, правда, в детстве и ранней юности Мила больше дружила с мальчишками – они ей казались более понятными, простыми и главное – добрыми.

Доброту Мила вообще очень ценила и всегда замечала её и в других и в самой себе. Она безошибочно определяла – конечно, не умом, а исключительно сердцем – какой поступок или слово будут добрыми и уместными в её парадигме ценностей, а какие наоборот.

Нельзя сказать, чтобы она абсолютно всегда выбирала первое, порой ум или убеждения окружающих заставляли Милу поступить по справедливости, которая противоречила доброте…

но таких случаев в её жизни было немного.

В последних классах школы она подружилась с Зоей и Лилей.

Три девочки были настолько разными и друг на друга не похожими, что все вокруг, да и они сами очень дивились, что же их свело вместе.

Отличница добрячка Мила, озорная чаровница Зоя и молчунья отшельница Лиля.

Вопреки здравому смыслу и прогнозам одноклассников и учителей девочки не только сдружились, но и бережно несли свою дружбу по взрослой, весьма способствующей к разобщению жизни.

Зоя и Мила даже вместе поработали в агентстве, но Зоя достаточно быстро поняла, что гениальная руководительница вполне может обойтись без её жертвоприношений, которые были обязательны в служении гению. Гении они же такие – им невозможно служить наполовину, только на все 100, забыв про себя, про свою жизнь, семью и свои собственные, на фоне гениальных, каких-то низменные интересы.

Зоя ушла, Мила осталась.

Лиля из них троих была, пожалуй, самая стабильная и самоуверенная —

не судьба и правила, как у Милы,

не воля случая и настроение, как у Зои —

она сама, Лиля, и только она решала, что чувствовать, что говорить, как поступать – два высших образования, собственный успешный бизнес, благополучная неполная и без всяких «но» – это был исключительно её и свободный выбор – семья.

Замуж Мила вышла рано по взаимной счастливой любви. Родила троих детей – двух мальчиков и девочку.

Парни 25 и 22 лет уже жили отдельно от них с мужем.

А 16-летняя дочь – вместе с ними, родителями.

Отношения Милы с сыновьями были всегда и остаются сейчас очень близкими и душевными – оба настоящие мамины сыночки. И внешне, и по характеру весьма на неё похожи.

Дочка же по всем законам логики и мироздания – исключительно и взаимно папина. Отец в ней души не чает, а Мила относится к ней с такой хрустальной осторожностью, которая порой граничит с отдалением.

Милу эта ситуация вполне устраивает – она верит в родовую преемственность и эффект сотой обезьяны, при котором жизненные принципы и усвоенное поведение распространяются на всю популяцию сами собой.

Отношения с мужем какое-то время назад – надо, но Миле всё ещё сложно это признать – весьма и весьма остыли: они друг друга почти не видят и абсолютно не слышат.

Работа у Милы не то чтобы любимая, но терпимая, совсем не похожая на мечту из детства, хотя по глубокому убеждению Милы, в нашем сумасшедшем мире никто не может похвастаться работой мечты, тем более мечты детской.

Тот факт, что Зоя последние пять лет после ухода из агентства без особого успеха, по мнению Милы, пытается «найти себя», не вдохновляет Милу на размышления, что работу стоит, как и мужа, выбирать осознанно и по любви.