— Тошнит, ага, — бормочу. От кое-кого меня и правда сейчас стошнит.
— Тогда конечно, — Вера Алексеевна хмурится, но не препятствует. — Проводи и возвращайся, — напутствует. — У нас сегодня важная тема.
— Иди, — шипит мне Холостов, продолжая подталкивать к выходу и каким-то образом все еще улыбаясь Верочке. Чревовещатель фигов.
Воспоминание 62
— Успокоилась? — интересуется Холостов, наблюдая за тем, как я почти залпом выпиваю пол-литровую бутылку воды. Такие бутылки всегда стоят в холле в зоне отдыха. Вот и пригодились.
Сижу на диване, вцепившись в пустую тару до белизны в пальцах, и смотрю на него исподлобья.
— Нет, — отрезаю.
— Брось, — советует серьезно, — со стороны это было капец как стремно.
Фыркаю. А то я не знаю. Стоит надо мной, возвышается. Староста группы — ни дать ни взять. Моралист хренов.
— Отвали, — прошу искренне. — Со своей пассией разбирайся. В следующий раз я ей нос расквашу.
— Это Аршанская, что ли, «моя»? — переспрашивает Мажор.
— Ну не Дэна уж точно, — огрызаюсь со злорадством.
Достали, просто достали. Можно учиться и никого не трогать? Ни сплетнями, ни теориями заговора? Один на директора убийства вешает, вторая язык за зубами держать не умеет. Третий, пообещав научить обращению с магией, учит жизни.
Холостов многозначительно хмыкает и тоже тянется к бутылке на столе. Только в отличие от меня спокойно откручивает крышечку и делает один глоток.
— Про деревню, конечно, перебор, — замечает как бы невзначай, покачивая бутылку в руке, — но отчасти Люда права: чего реагируешь, будто правда жила в лесу и в первый раз оказалась в людях?
— Я социопат, — буркаю.
— Социофоб — это называется, — усмехается Холостов.
— Да как угодно, — хоть горшком назови, только в печь не сажай, так говорила ба. — Пошли уже? Полчаса занятия прошло, — и если староста ничего не теряет, то я потом точно ничего не пойму, и Верочка снова запишет меня в лузеры.
— Пошли, — закручивает бутылку и почти полную кидает в мусорную корзину. Мажор он и есть мажор.
— А в Африке дети умирают от жажды, — комментирую его поступок.
Холостов на мгновение замирает, глядя на меня и словно проверяя, шучу ли. Нет, не шучу, и сейчас Мажор бесит меня не меньше Аршанской. А он вдруг наклоняется, достает брошенную бутылку из корзины, открывает и выливает воду в стоящую неподалеку кадку с цветком.
— Пойдет? — спрашивает серьезно.
Отворачиваюсь.
Воспоминание 63
— И все-таки это комплексы, — заявляет Холостов, когда мы входим в мужское крыло, к слову, не отличающееся от женского даже цветом стен — точная копия.
— С чего бы? — огрызаюсь.
— Вот и я о том: с чего? Если у вас с Русом что-то есть, то плевать, кто что думает.
Глядите-ка, какой самодостаточный и не зависящий от чужого мнения.
— Нет у нас с ним ничего, — отвечаю сквозь зубы. Может, хоть этот услышит?
— Тем более, — подхватывает Холостов. — Если бы ты так не реагировала, тема бы уже закрылась.
— Ты как моя бабушка!
— Я так понимаю, это комплимент?
— К сожалению, — признаю. Лучшая защита от сплетен — игнор, это знают все. И бабушка в первую же очередь напомнила бы мне о такой простой прописной истине. Когда вместо нее это делает посторонний, я еще сильнее по ней скучаю. — Ты знаешь, где комната Руса? — спрашиваю, чтобы скорее сменить тему.
— На дверях же написано, — усмехается спутник. — Ву-а-ля, — и жестом фокусника указывает на комнату с табличкой «Любимов Руслан». Корчу гримасу; отхожу в сторону и подпираю стену плечом. Стучит. В ответ — тишина. — Разминулись, что ли?
