А уже через час Князев снова собрал всех в конференц-зале и объявил, что Русик покончил с собой. Тем же вечером организовали прощание, а тело упаковали и отправили родителям. Быстро, все слишком быстро, а потому невозможно поверить.
К чести директора и остальных, они не стали пытаться скрыть случившегося, затирать память свидетелям и делать вид, что Руслан просто уехал по своему желанию. Злая, неправильная ирония: Рус подозревал Князева в убийствах и сокрытии правды, а тот не стал скрывать ничего, не лишил своего студента последнего, что мог ему теперь дать — достойного прощания.
Любимов лежал в гробу посреди все того же конференц-зала, но на этот раз с пустой сценой и вынесенными стульями, и каждый, кто хотел, мог подойти к нему и попрощаться.
— Надо ли? — с сомнением в голосе сказала тогда Жанна Вальдемаровна.
— Они уже не дети, — отрезал Станислав Сергеевич.
К гробу подошли немногие. Я подошла. Просто стояла рядом с сухими до рези глазами и думала: «Как же так?». Как же так, как же так, как же так — мысль, бьющая в виски до сих пор. Рус, как же так?!
Янка рыдала как сумасшедшая. И даже поцеловала покойного в лоб. Может, и правда давно не дети — никто не смеялся над этим проявлением чувств.
Аршанская плакала тихо, но явно не на показ.
Вера Алексеевна надела черные очки.
Борис Юрьевич, наш стойкий бессмертный старичок-теоретик, хватался за сердце и дрожал губами…
— Валерия Резеда! Пройдите в кабинет директора! — проносится по Сурку; вздрагиваю.
Последнее, чего мне сейчас хочется, это покидать свою берлогу. Но я переодеваюсь, умываюсь холодной водой и иду, куда велено.
Воспоминание 65
— Он у себя, — Жанна машет рукой в сторону запертой двери, стоит мне показаться в приемной. — Заходи, тебя ждут, — киваю, шагаю к кабинету. — Лера, — оборачиваюсь. Непривычно: в выражении лица секретаря нет ни надменности, ни колкости, к которым мы все уже привыкли. — Ты как?
Хреново, вот я как.
Выдавливаю из себя улыбку. Выходит, наверное, больше гримаса.
— Я уже видела мертвецов, — говорю и толкаю дверь.
Воспоминание 66
Он оставил белые жалюзи без рисунка. Сижу на стуле напротив директорского стола и смотрю прямо на них, мимо плеча хозяина кабинета. Без бабочек…
— Лера, я знаю, вы с Русланом дружили, — осторожно начинает Станислав Сергеевич, и я резко перевожу взгляд на него.
— С чего вы взяли? — выходит слишком резко, с агрессией. Мужчина чуть приподнимает брови, а я сдаю назад. Может, я просто не совсем понимаю, что такое дружба? Почему-то же мне сейчас плохо, и это далеко не только из чувства вины. — Простите, — опускаю глаза, упираюсь взглядом в сцепленные на коленях пальцы. — Да… наверное… были.
— К прощанию все уже были морально готовы к тому, что увидят, — продолжает Князев, и чувствую, что он тщательно подбирает слова. — Но ты и Костя, когда открыли дверь…
— Хотите предложить мне услугу психолога? — снова вскидываю глаза. Да, перебиваю, да, невежливо. Плевать.
— Это приходило мне в голову, — медленно кивает директор. — О том, что можно посетить специалиста, было объявлено всем еще вчера, и некоторые воспользовались этой возможностью, — даже не сомневаюсь. — Но ты не пошла, а мне кажется, что как раз тебе помощь может быть нужнее всех.
Мне нужно, чтобы меня не трогали, вот что мне нужно.
— Холостов тоже сходил? — спрашиваю в лоб. — За помощью?
— Насколько мне известно, нет.
— Вот видите, — говорю с удовлетворением, — его психика не повредилась от вида повешенного. Почему моя должна была?
