Так нельзя. Мне нужно больше информации, чтобы делать выводы.
Кладу вилку на стол возле почти не тронутого ужина. Встаю и направляюсь к противоположному краю стола.
— Надо поговорить, — смотрю на Холостова в упор.
Раньше я сама рьяно настаивала на том, что нужно сохранить наше общение во внеурочное время в тайне. О встрече договаривались исключительно на ходу, ходили в беседку разными дорогами и с временным интервалом. Может, так стоило и сейчас — поймать старосту на выходе, не привлекая внимания. Или, вообще, передать записку. Или… не знаю, подать тайный знак, заслать почтового голубя. Но все эти дни меня швыряет из состояния «достали» в состояние «мне плевать», и сейчас одно это состояние наслоилось на другое. Так что мне и правда наплевать, кто и что подумает о моих взаимоотношениях с Костей. Мне нужно с ним поговорить, и толкать его ногой под столом, многозначительно косясь на выход, не собираюсь.
— Без проблем, — отвечает, отодвигает от себя тарелку. — Сейчас?
Смущаюсь, я не собиралась мешать ему есть.
— Что это у вас за секретики? — загораются глаза у Аршанской, и тонкие пальчики с золотым маникюром тут же обвивают плечо Холостова.
— Давай через час в саду, — отвечаю ему, игнорируя выпады блондинистой выдры. Глядите-ка, вцепилась мертвой хваткой.
— Окей, договорились.
Киваю и направляюсь к выходу.
— Так что у вас за секреты? — слышу уже за спиной новую попытку Людочки сунуть нос не в свое дело.
Что отвечает Холостов, не слышу — не слушаю.
Воспоминание 68
Сегодня пасмурно и влажно. Заложенный первопроходцами алгоритм смены погоды работает на славу. Как такового дождя нет, но в воздухе висит плотная морось. Влага собирается на листве и катится вниз крупными каплями, стучит по крыше беседки.
Я пришла первая. Сижу, кутаюсь в тонкую, уже влажную ветровку и жду.
— Погодка — класс, как раз для прогулок, — Холостов забегает внутрь и только тут сдергивает с головы капюшон. В отличие от меня, он перед выходом посмотрел в окно: на нем кожаная куртка поверх худи. — Что у тебя стряслось? — спрашивает сходу, все еще отряхаясь на пороге. — Мы же вроде как почти не знакомы для остальных, — ерничает. И я вдруг делаю для себя открытие: ему было неприятно, что я стесняюсь нашего с ним общения.
— Мне, наверное, стоит извиниться, — признаю.
— Ага, — усмехается, — покаяться, — плюхается на скамейку напротив, скользящим движением перемещаясь на ее середину; кладет локти на стол и подается вперед. — Лер, расслабься. Говори, чего звала?
— Мне нужна помощь.
— Э-э, — Костя выпрямляется, косится в сторону выхода, где морось плавно все больше переходит в дождь, и задумчиво чешет в затылке, — ты знаешь, я не против, но позаниматься мы могли бы и в замке, раз уж ты больше не планируешь прятаться.
Мотаю головой.
— Не позаниматься.
Улыбка мигом слетает с его лица. Он снова опирается локтями на столешницу, смотрит серьезно.
— Поговорить о том, что произошло?
— Почти, — снова мотаю головой. — Можешь мне кое-что рассказать? Ты же потомственный, ну там, знаешь больше остальных.
Костя смотрит с подозрением. Ясно, прием с лестью не прокатил.
— Не больше преподавателей, — отвечает осторожно.
— Больше меня, — настаиваю.
Все еще смотрит внимательно, только на миг дергается уголок губ, но ухмылка исчезает, не успев появиться. Понятно: считает, что кто угодно знает больше меня, но сказать это вслух было бы невежливо.
