Даша выхватила кнут у Павла, прыгнула в сани, огрела кнутом коня, который от испуга встал на дыбки.
Девушка передёрнула вожжи и лошадь пошла полной рысью. При въезде в станицу остановила, перевела на шаг. Подъехав к воротам, Павел и Даша одновременно выпрыгнули из саней, чтобы открыть ворота. Павел тихо заговорил:
– Дашенька, прости меня ради Христа. Я сказал в шутку, а получилось вон как. Мы живём в одной семье, а в семье должен быть лад. Я боюсь, что если мы будем ссориться, то Михаил Иванович обоих нас выгонит.
– А если нас выгонят, мы выдём из их ворот в костюмах Адама и Евы. У меня же ничего своего нет.
После размолвки с Дашей Павел всячески старался ей угодить. Несёт Даша воды от колодца в стряпку, Павел тут как тут, выхватывает вёдра и несёт. А однажды вышла она из стряпки с двумя вёдрами корма для свиней. Павел ухватил вёдра и – рысью к свинарнику. Даша до свинарника и полпути не прошла, а Павел уже возвращается. Даша, не глядя на Павла, взялась за вёдра:
– Ты, Павел Фомич, никак мылиться начинаешь? Не надо, не мылься, бриться всё равно не придётся.
– Как сказать. Может и выпадет такой случай. Знаешь чего петушок думает, когда за курочкой гонится? – спросил Павел.
– Не знаю. На курином языке разговаривать не приучена. Отдай вёдра, кочет! – Девушка рванула вёдра, да так сильно, что Павел не удержал их. С тех пор они не разговаривали. Только тогда, когда Даша и Павел повезли Ивану Ананьевичу перед самым Рождеством скоромные продукты и мальчикам обновы, пошитые Дашей, Павел дорогой сказал:
– Даша, я люблю тебя. Не отдам никому, окромя Евгения. Коли он придёт, слова не скажу. Не пойдёшь, сам за руку возьму и отведу к нему, любого другого убью. И давай больше об этом не говорить. Готовь себя морально за меня выйти.
Когда Павел и Иваны ездили на мельницу, а ездили они больше недели, Михаил Иванович провернул дерзкое, но чрезвычайно нужное и полезное дело.
Михаил Иванович составил план ночью, а утром докладывал его в волостном правлении. Он говорил:
– Раздачей муки по ведру на едока мы не ликвидировали опасность голода. Округ, как говорит Иван Павлович, отказался нам помочь. Спасаться нам надо самим.
– Но как? – спросил Степура.
– Надо поехать в Придубровские хутора, изловить дезертиров, провести собрание, объявить амнистию. Оружие у них не забирать для полного доверия. Сказать дезертирам: «Когда вы поймёте, что оружие вам не нужно, то сами принесёте в сельский совет и сдадите».
В пятницу Михаил Иванович, Иван Павлович, Степура и шестнадцать казаков-призывников, пешие, так как поехать было не на чем, дошли до Михеевского хутора и вошли во двор Родиона Земцова. В субботу выследили дезертиров идущих домой, задержали, уговорили собрать собрание и решили дальнейшую судьбу дезертиров вместе с жителями станицы.
На собрании дезертиры постановили выйти из Дубравы и жить дома, но оружие оставить при себе. Михаил сказал:
– Братья казаки! Раз вы теперь равноправные граждане, я обращаюсь к вам с великой просьбой. Помогите умирающим от голода жителям станицы.
Присутствующие на собрании местные женщины подтвердили, что в станице голод. Они были в станице, ночевали и видели голодных и раздетых людей. Решили: с завтрашнего дня начать собирать пшеницу и рожь, кто сколько даст, можно и просо.
– По три чувала со двора, – сказал Костя Земцов, избранный председателем сельского совета на этом собрании.
